Андрей Мелехов - Analyste

Утром его разбудили звуки проснувшейся Луанды, безжалостные солнечные лучи, нагло лезущие в щели потрепанных жалюзи, и тупая головная боль. Задевая стены торчащей из-под трусов утренней эрекцией, зевающий Аналитик на автопилоте проследовал в кое-как отмытую от многолетнего пребывания военных холостяков ванную и, с полузакрытыми глазами, справил малую нужду. Когда, после хилой струйки душа, дело дошло до ритуала бритья, белая ящерица-геккон, жившая в наклонном вентиляционном отверстии над постоянно на всякий случай наполненной ванной, почему-то именно в этот момент решила заснуть и упасть прямо в недельный запас воды. Хилое тело рептилии породило шум, подобный взрыву глубинной бомбы. Нервно дернувший бритвенным станком Аналитик едва не перерезал себе горло и, зажав длинный порез полотенцем, ругался самым грязным образом все время, пока испуганная до смерти рептилия, скрипя когтями по грязному кафелю, забиралась в привычное место. В сердцах звучали слова вроде «чертова крокодила», «выкину на помойку» и «оторву башку». Однако, несмотря на инцидент, порез и пафосные слова, Аналитик никогда бы и пальцем не тронул бедную ящерицу, выполнявшую функции домашнего животного и истребителя комаров, мух и мелких тараканов (крупные могли сожрать ее саму!). К тому же однажды, будучи не очень трезвым, он и сам упал все в ту же ванну, едва не расставшись со своей молодой жизнью.

Наскоро поев консервов и выпив растворимого кофе, он снова сел за Интернет и через некоторое время расшифровал ответ от начальства. Как и можно было ожидать, начальство требовало дополнительной информации по поводу произошедшего. Особенно же начальство интересовалось личностью швейцарца, предметом общения между ним и миссией ГРУ и — почему-то — пропавшими глазами. Помимо этого, начальство с помощью виртуозного нагромождения эвфемизмов давало понять, что при всей необходимости конструктивной работы со Службой Внешней Разведки (бывшие КГБ) надо сделать так, чтобы эти мерзкие идиоты как можно меньше узнали о деталях происшествия. Соответственно, помощь посольства и координация действий с его персоналом, при всей их, опять же, необходимости и желательности, должны были конкретно игнорироваться и саботироваться. И, наконец, надо было принять меры повышенной личной безопасности и ждать стука копыт подкреплений, прибывающих из метрополии.

Через пять минут после прочтения и уничтожения файла, в течение которых Аналитик сидел, тоскливо уставившись на бутылку с джином, зазвонил сотовый телефон, и гэбист по кличке Берия, отиравшийся культурным атташе при посольстве, сладким голосом поинтересовался, нельзя ли поговорить с Майором по поводу некоторых совместных мероприятий по безопасности в преддверии Дня Независимости России. Аналитик знал, что Майор на дух не переносил маленького, толстого, тяжело воняющего потом и лживого Берию и пару раз дал ему об этом знать в самой категоричной форме. Что, по слухам, включало и макание противной рожей в вечно воняющий унитаз в уборной посольства (яркого подтверждения общеизвестного факта, что общественные туалеты нации являются отражением ее национального характера). Так что этот звонок по абсолютно ничтожному поводу (кому мы здесь нужны с нашим Днем Независимости?) в восемь утра означал, что Берия уже что-то пронюхал о событиях прошедшей ночи. Аналитик вежливо предложил гэбисту позвонить напрямую самому Майору, на что тот так же приторно ответил, что трубку подняли почему-то в местной полиции: уж не случилось ли чего у уважаемых коллег и не смог бы он чем-нибудь помочь и «вы ведь знаете, как я лично отношусь к товарищу Майору», и т. д. «Ненавижу!» — неласково подумал Аналитик и ответил в том духе, что «только проснулся с похмелья», «обязательно перезвоню, как только что-то узнаю», бла-бла-бла… Отвязни, уродец! Берия радостно закудахтал по поводу упомянутого похмелья и пустился в описания собственных похмельных мучений. Помимо погоды и описаний побед над существами женского пола, как всегда, легких и цинично-грубых, похмельный синдром и безденежье издавна были самыми безопасными темами для интеллектуального общения служивых людей Российского государства. Аналитик как смог поддержал тему интимного обмена похмельными подробностями, а затем, сделав над собою огромное усилие, поучаствовал в дискуссии по поводу преимуществ той или иной разновидности водки. Аналитик был намертво равнодушен к этому напитку и в глубине души считал, что зерновой спирт, разбавленный водой, при любых обстоятельствах остается все тем же спиртом, разбавленным водой, без какой-либо уникальности, присущей многим другим, более благородным напиткам. В итоге, пообещав звонить, как только что-то прояснится, он закруглил разговор.

После этого Аналитик перевел дух, выпил аспирин, сел в свою подержанную «Вольво», предварительно наскоро проверив его на предмет посторонних предметов типа скульптурных композиций из вещества, удивительно похожего на пластилин, и поехал в офис. По дороге его взгляд привычно скользил по достопримечательностям столицы Анголы. Еще в первую спецкомандировку (как обычно обзывали подобные штуки в личных делах офицеров Советской Армии), когда он попал сюда молодым лейтенантом, внешний вид города глубоко поразил его воображение. Это в общем-то мог бы быть нормальный город. Его даже когда-то называли жемчужиной Южной Атлантики, и, наверное, не зря. Тогда же, по пути в советскую военную миссию в кузове потрепанного ГАЗ-66, молодому офицеру показалось, что пятнадцать лет назад город по какой-то причине был покинут людьми. Пятнадцать лет он простоял без людей и электричества. По его улицам ходили львы и гиены. На крышах и балконах жили макаки и бабуины. Стены домов затянули лианы. Окна заросли многослойной грязью от сезонных дождей. Недостроенные скелеты небоскребов покрылись зеленой плесенью, а в мостовой появились сначала щели, а потом и огромные трещины, в которых поселились всевозможные гады. По ночам в забытом людьми городе раздавались рычание хищников и визг настигнутых жертв, в пустых проемах окон мерцали красные и желтые глаза. Так продолжалось пятнадцать лет, а потом люди вдруг надумали вернуться, но по какой-то причине решили не возвращать городу его нормальный вид.

Хотя, конечно, никто не покидал ее на пятнадцать лет, Луанда тогда выглядела именно так, и именно так она выглядела и сейчас: грязная, вонючая, разваливающаяся на куски и перенаселенная. Именно сюда стеклись сотни тысяч беженцев от войны, которая длилась четверть века. От старой католической морали, воспитанной у городского населения португальцами, почти ничего не осталось. Равно как и от многовекового уклада обитателей саванны. Луанда была населена небольшим количеством чиновников-воров и белых специалистов. Остальная часть ее миллионного населения жила за счет международной помощи, кое-какой торговли, воровства и проституции. По крайней мере у них, деклассированных и страшно бедных, был хоть какой-то шанс прожить тридцать-сорок лет. У жителей же разрушенных войной городов — Уамбо, Лубанго и пр. — подобных шансов было еще меньше, так как туда международная помощь почти не попадала из-за отсутствия нормальных путей сообщения и всеобщего воровства. Много лет назад, когда юный лейтенант сидел на жарком бетоне взлетной полосы в Луанде, дожидаясь, пока в транспортно-десантный Ил-76 загрузят бомбы и макароны, он смог наблюдать достаточно типичную для Анголы сцену: солдат-африканец нес в руках тяжелый ящик с марокканскими сардинами. Поскольку руки у него были заняты, он, соответственно, зубами разгрыз на ходу картонный ящик и зубами же умудрился вытащить и спрятать под форменную рубашку несколько банок. Поймав изумленный взгляд вытаращенных, как у упомянутых сардин, глаз нашего героя, сын независимой Анголы лишь застенчиво улыбнулся и подмигнул.