Андрей Хуснутдинов - Гугенот

— …Пардон, сигаретки не будет?

Подорогин обернулся.

Занятый своими мыслями, он не сразу сообразил того, что его привлек даже не столько голос, сколько приторно-кислый смрад, и что последние несколько секунд хмурился он не из-за воспоминания о гувернантке, а из-за дурного запаха.

Просевший между облизанных изолентой костылей, улыбаясь, неуверенной тусклой пястью в него целился мальчишка лет двадцати. На замасленном бушлате попрошайки болталась черная от копоти медаль.

Заметив краем глаза выдвигающегося из-за кассы охранника, Подорогин полез было за мелочью, но выдернул из кармана руку, огладил лоб, еще раз взглянул на охранника и подвинул мальчишке стул:

— Садись, солдат.

Еще он шепотом спросил его имя, но нищий, ничего не слыша, лишь ошалело таращился на стул.

— Все нормально, — бросил Подорогин в направлении охранника, в ту сторону, откуда уже несло гуталином и одеколоном и где отчетливо, как галька, трещала дубленая кожа портупеи.

Мальчишка собрал костыли в одной руке, другой оперся на спинку стула и, попрыгав на здоровой ноге, осторожно присел. Его трясло.

— Есть будешь? — Ощущая все отчетливей одеколонно-обувную смесь, Подорогин чувствовал, что у него начинает гореть лицо.

— А мне бы сто грамм, — уверенно сказал мальчишка, — с закусем.

— О'кей… — Подорогин обернулся, скользнул взглядом по бритому лицу, стриженой макушке и позвал официантку.

Сделав заказ, он вспомнил, что кончились сигареты, кивнул мальчишке и направился в бар. Охранник был уже здесь. Взгромоздившись на высокий стул без спинки, он меланхолично катал по стойке стреляную гильзу. Огромная, светлой кожи, лоснящаяся кобура висела у него на пояснице.

— Пачку «Собрания», — сказал Подорогин барменше.

Та оглянулась на нишу с сигаретами, почесала в затылке и полезла куда-то под прилавок. Подорогин посмотрел на кобуру с выпирающей резной рукоятью «беретты» и уважительно кивнул, поджав губы:

— Хороший арсенал.

— Газовый… — Охранник перетащил кобуру на живот. Дождавшись, пока Подорогин расплатится за сигареты, он со стуком поставил гильзу торцом: — На черных и уличную шваль действует хорошо.

Подорогин молча смотрел в его подплывшие воспаленные глаза и тянул режущую полосу обертки, распечатывая пачку.

С усмешкой охранник снова принялся гонять гильзу по стойке.

— Против вас, мистер-твистер, я ничего не имею, а этих подонков вижу каждый день. — Он поймал гильзу в кулак. — Сегодня вы такой щедрый. Завтра этот звереныш завернет сюда опять, но уже со скандалом… Хорошо, не в мою смену.

— Почему со скандалом?

— Потому что… — Склонив голову, охранник прислушался к резкому звуку переставляемого стула и смеху в зале, — потому что второго такого деда Мороза здесь завтра не будет. Или, еще лучше, какая-нибудь алеся хлопнется от вони. А вы подумайте, что это ваша дочь или жена.

— Сам-то откуда? — спросил Подорогин, подкурив сигарету.

— Да оттуда же. — Охранник опять сжал и разжал пальцы, на его скулах вдруг заходили желваки. — Только, по крайней мере, не ширяюсь. И не втираю никому, что от привычки к обезболивающему.

— Что — тоже раненый? — удивился Подорогин.

— Да ладно… — Охранник съехал со стула, подмигнул барменше и вразвалочку двинулся вдоль стойки.

Подорогин рассеянно курил.

— Что-нибудь еще? — спросила барменша.

— Нет, спасибо.

Минуту погодя он вернулся к своему столику, за которым уже никого не было. На подносе стоял пустой графин с рюмкой и вымазанное чем-то черно-красным блюдце. Стаканчик с кофе исчез. Официантка, морщась, вытирала сиденья обоих стульев. Подорогин расплатился по счету. Когда он отмахнулся от сдачи, девушка, отчего-то сильно смутившись, протянула ему дисконтную карточку:

— Заходите еще.

— Обязательно.

«Ресторан „Берег“, — прочел Подорогин на ходу, — скидка 15 % постоянным клиентам и гостям города. Причаливайте!»

На улице он поначалу направился не в ту сторону, огляделся и повернул обратно. Проходя мимо ресторанных дверей, он увидел в стеклянном тамбуре охранника. Тот прогуливался с сигаретой от стены к стене. Подорогин поднял воротник пальто, сделал еще несколько шагов, затем подошел к освещенному окну, достал из кармана дисконтную карточку и прочел под изображением не то мола, не то пирса: «Завряжского, 82». В следующее мгновенье за спиной у него треснул приминаемый сугроб, что-то негромко клацнуло, и окно ресторана «Берег» померкло. Как будто выключили его.

Плывущие куски черного снега, утоптанной мостовой, мельтешащих ног и лиц, бесконечной неоновой витрины, похожей на освещение взлетно-посадочной полосы, влажных оттисков подошв на цементном полу, — все это в конце концов оформилось темной комнатой, в которой Подорогин был положен животом на липкой дерматиновой кушетке против оглушительно работающего телевизора.

Долго он не решался даже пошевелиться и, закрывая глаза, открывал их со смутной и сумасшедшей надеждой обнаружить себя в каком-нибудь новом интерьере. Однако ж все то новое, что он обнаруживал — открытую настежь форточку, очертания стола, книжного шкафа, сейфа и крепнущий запах аптеки, — оказывалось только дополнением к липкой кушетке и телевизору.

Наконец он решился перевалиться на спину, подобрался на локтях, присел и ощупал себя.

Пальто на нем уже не было, — только мокрая рубашка и брюки. Отсутствовали галстук и вырванная с мясом пуговица под воротником. Коснувшись пальцами головы, Подорогин почувствовал крепкую марлевую повязку, влажный сучок обрезанного узла на виске и большое — впрочем, при прикосновении нимало не отдавшееся в голове — вздутие на затылке. Случайно надавив на брошенный тут же, на кушетке, пульт, он выключил телевизор и понял, как страшно шумит у него в ушах. Голова болела, но не сильно, боль ощущалась как будто несколько выше и позади нее. Постепенно сквозь шум в ушах стал пробиваться чей-то возбужденный, срывавшийся на крик голос. Подорогин подумал, что снова нажал на пульт. Однако телевизор был выключен. Голос доносился как будто из-за стены. Опершись на кушетку, Подорогин осторожно встал на ноги и выпрямился.

За дверью, которая, как он решил сначала, вела в смежную комнату, открылся коридор, выложенный ромбической плиткой. Тут же он спугнул прикорнувшего у стены спаниеля. Взвизгнув, собака юркнула в приоткрытую дверь соседнего кабинета, где, почти не прерываясь дыханием, бушевал севший голос Даута Рамазановича.

Ни с того ни с сего Подорогину вспомнился сон: в огромном, как ангар, военно-транспортном самолете он падает на асфальтированный пустырь перед небольшим одноэтажным супермаркетом в Вюнсдорфе. Почему в Вюнсдорфе, почему на военно-транспортном самолете, почему на пустырь?