Андрей Измайлов - Весь из себя!

Он шел в одном строю, неся Ящик в подарок Таисии. С воображаемой, но ощутимой покровительственной рукой на затылке… Перед ДЕМОСом кишмя кишело. Стоял островком фургон ТВ. Шел очередной модный прямой эфир. У молодежи спрашивали, чего она хочет. Молодежь не хотела ничего, кроме как сказать об этом в прямой эфир. Еще молодежь хотела внутрь, в ДЕМОС. Но туда пускали по билетам. Сегодня — по билетам. Сегодня внутри играло «Око». «Око»-рок.

У Мареева не было билета. И «Око»-рок его не волновал. Его волновала Таисия. Но попробуй докажи это плотной стене и кордону у широко запахнутых дверей!

Он не стал доказывать.

«Рука на затылке» провела его сквозь толпу по стремительной прямой. Парни с повязками сдерживали напор. Они не спрашивали: «Ваш билетик? А ваш?» Они глядели поверх, но без билета мимо них никто просто не совался. Отчетливо-плавные жесты, набитые мозольки на костяшках пальцев. И абсолютный покой. Понимание того, что если их вынудят, то… Понимание, что их не станут вынуждать.

Мареев нажал на стеклянную створку, желудочным басом сказав как своим:

— Добрый вечер!

Парни с повязками кивнули как своему. Пропуская, один из них хлопнул сверху по его ладони, еще преодолевающей сопротивление двери:

— Сетокан? — В голосе был вопрос и ответ. И уважительность.

Мареев неопределенно мотнул головой. Все! Он внутри.

Деловито прошел через зимний сад, наводненный жаждущими начала «Ока». Декоративный булыжник, декоративные пальмы и кактусы. И еще более декоративное скопище. Бляшки, бусы, булавки, нашейные кошельки и кошелки. Впрочем, и «тройки» со значком на лацкане. А интересно, есть ли среди всех этих те… которые вчера на скейтах?

Мареев прямо-таки воспрял. Газировка уверенности вскипела и ударила в голову. Не нужен ему никакой «Око»-рок! Ему Таисия нужна. Вы все сюда в гости пришли, а она тут работает. Она тут как дома. И он пришел к ней. Как к себе домой. И — на задний план все неприятности: с работой, с Адой, с Танькой. Потом, потом. Еще успеет намаяться. А пока…

Он поднялся на второй этаж. Здесь было малолюдней. То есть просто никого. Коридор, методкабинеты. Он толкнул ладонью знакомую дверь. Мельком посмотрел на руку. Какой еще се-то-кан? Нормальная рука! Чем таким вызвала уважительность?!

Таисия сидела одна в кабинете. Спиной к нему, лицом к окну. Чашки берушей глушили шумы. Немудрено, что она — в берушах. Слева за стенкой истошно имитировали семейный скандал мим-клоуны из «Лицеедов». Справа детский хор звеняще уверял: «Лучше хором! Лучше хором!» Сверху батутно прогибался потолок. Туп-тутуп-туп! Группа «Стройность» аэробировала весомо, грубо, хоть и незримо. Снизу били упругие басовые — «Око»-рок настраивался на новую волну перед выходом на сцену.

Вокруг Таисии громоздились ящики, плелись провода, пунктирно мигали индикаторы. Как же, как же: «У нас подростки, и каждый требует…» А она сиди тут среди музыкальных шкатулок и дежурь от сих до сих. Методист, работа. Уже вечер, уже скоро ночь, а она тоскуй в берушах и смотри своими колодезными глазами в пустое окно. Бе-едненькая.

Это Мареев от газированной уверенности и от «руки на затылке»: «Бе-едненькая». До сего дня он ее боялся. Не ее, а Липы, Люськи, Ады. Всех и каждую. Обжегшись на молоке. И вел себя с Таисией как с памятником — снизу вверх. Принося к постаменту знаки преклонения — вот Ящик принес… И все ждал безнадежно, когда оттает? Разве она может оттаять, если она памятник? А тут что-то повернулось в Марееве — она сидела одна среди кубического, тяжелого, многомощного железа. Она сидела, обхватив себя за плечи, то ли прячась, то ли защищаясь. И беруши торчали чебурашьи. И Мареев смотрел на нее уже сверху вниз. Как на Таньку.

Танька. Таня. Тая. Символично! Никакая она не Таисия. В Таисии есть нечто мраморное, отчуждающее. Она — Тая! Та-ая. Бе-едненькая.

Мареев мягко поставил сумку с Ящиком на пол. Подкрался. И (никогда раньше не смог бы, не посмел — разве можно так с памятником?!) накрыл ее глаза — угадай.

Она вздрогнула и рывком сбросила его пальцы. Мгновенно, по-птичьи, оглянулась.

Мареев улыбнулся, стараясь, чтобы получилось не виновато, а утешающе. У него получилось. Судя по Таисии. Да, когда она только повернулась, это была Таисия. Мраморно-отчужденная. Потом — удивление на дне «колодцев». Потом — Тая. Он все улыбался. Не только утешающе, но и покровительственно.

Она сняла чашки берушей, волосы рассыпались серебряным дождем… Откуда это? Ах, да! «Мертвые не потеют». Фу, какая штамповка!

«Звезда-Трех-Миров»… И никаким не серебряным! И, храни нас бог от ассоциаций, не рыжим! Русым. Но рассыпались. Красиво. Интимно. Будто не беруши, а заколку сняла. Та-ая…

— Есть предложение послушать хорошую музыку! — подчеркнул Мареев «хорошую», не меняя улыбки.

— Где? — скованно спросила она.

— У… меня, — Мареев мысленно схватился за голову. Что же такое он говорит?! Он-то имеет ввиду: у меня — мол, Ящик тут у меня. Но Тая может истолковать, как… А как еще можно истолковать?! И не говорил он ей раньше ничего подобного. Скажешь такое памятнику — тот не поленится, сойдет с постамента и приложит каменной десницей по наглой роже.

Тая моментально превратилась в Таисию. В «колодцах» заплескалось едкое.

Мареев застыл. Будь что будет. Наглая рожа, так наглая рожа. Сказал и сказал. Отступать поздно, смешно и некуда.

— Вот так сразу? — с защитной усмешкой спросила она.

— Ну, нет! Сначала поужинаем! — нахально перешел он в наступление. Пропадать, так с музыкой и на сытый желудок.

— У нас бар закрыт. И кафе тоже. Весь первый этаж… — менее скованно сказала Тая. Да, снова стала Таей. И как бы извиняясь: — «Око»-рок. Давка будет. Вот и перекрыли…

Она нагнулась, выдвинула из-под стола холщовую сумку:

— Нам сегодня набор дали. Тут банка кофе. Растворимый. Правда, наш… Томаты, консервы… В городе тоже все уже закрыто… Только вот где бы хлеба?.. — переложила пакеты покомпактней и подняла голову. Сама готовность!

Мареева залихорадило. Вот так и все?! Так просто?! Она с ним никогда подобным образом не говорила. И не смотрела… Да, но ведь и он, в свою очередь, не… Он никогда не позволял себе столь утешающе-покровительственно говорить и смотреть. Опять плохо?! Опять не устраивает?! Да нет же устраивает! Но чтобы вот так, просто… А если трезво рассудить, оба они давно вышли из школьного возраста и школьных представлений о… Хотя сейчас у школьников представления весьма… хм! Вот и радуйся. И веселись!

Мареев и радовался. До лихорадки в конечностях. Хлеб — ладно! Остальное — у таксиста! Это Мареев берет на себя. И куцую квартирную обстановку — тоже. И тесный спальник — тоже. Разве это главное?! Главное, что Таисия стала Таей. Главное — уверенность! Буря и натиск. И плевать, что пуговица на соплях.