Галина Тер-Микаэлян - На руинах

Замминистра уставился на разложенные Сергеем снимки, где были запечатлены странные существа, и потер лоб.

– Ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, Гарик, что эти животные относятся к подтипу позвоночных теплокровных животных к классу млекопитающих – новый вид, так сказать. Вид, который мутанты bacteria sapiens создали для каких-то своих целей. Ты мне все еще не веришь?

Откинувшись назад, Эйзнер надел очки и вновь наклонился над фотографиями.

– Я не сказал, Сережа, что не верю тебе, но…но что это? Это…ребенок?

– Единственный снимок, который я успел сделать, – криво усмехнулся Сергей, – после этого ребенка увезли в неизвестном направлении, врачам не отдали. Так вот, я продолжаю. В ноябре восемьдесят восьмого в совхоз приехала работать молодая пара из Дербента – зоотехники. Жена, Оксана, была уже беременна, а через месяц родила нормальную девочку. Сразу пошли разговоры – почему, дескать, ребенок, зачатый в Дербенте, оказался нормальным, а женщины в совхозе рожают уродов? Неожиданно припомнили, что в конце восемьдесят шестого к экспериментальному корпусу нашей базы пристраивали крыло, и какому-то умнику взбрело в голову, что тогда из Чернобыля привезли радиоактивный цемент, и уродства у новорожденных вызывает радиация. В то время у меня с Рустэмом Гаджиевым еще были нормальные отношения, и он контролировал ситуацию в селе, иначе нас просто разгромили бы. Весной восемьдесят девятого молодежь начала уезжать из совхоза – куда угодно, лишь бы подальше, – а за ними тянется старшее поколение. За четыре месяца село практически обезлюдело – бросают дома, скот, вещи. Осталось несколько семей, в основном, старики.

Вздохнув, Игорь Петрович решил высказать все напрямую.

– Я ничем не смогу помочь тебе, Сережа, и вряд ли сам министр сможет. Этот Гаджиев обратился к правозащитникам, вокруг твоего совхоза скоро начнут сновать репортеры – у нас ведь теперь везде гласность. Такого понапишут, что в страшном сне не привидится, эта тема для них – манна небесная. Связываться с ними вряд ли кто захочет, и базу твою, скорей всего, закроют.

– Я ведь прошу только создать компетентную комиссию. Пойми, приезжали представители Красного Креста, задавали совершенно безграмотные вопросы, а потом в зарубежной газете появилась вот эта заметка, читай: «…в одном маленьком селе на территории Дагестана в СССР проводят опыты над людьми».

Эйзнер повертел вырезку в руках, потом отложил ее и тяжело вздохнул.

– На данный момент вряд ли какая бы то ни была комиссия решится спорить с международным Красным Крестом. Ты ведь не хуже меня знаешь, Сережа, что в узкой научной области компетентен только тот, кто непосредственно занимается конкретным вопросом. Для тебя сейчас верней всего было бы заручиться поддержкой Петра Эрнестовича, а не моей, он – ученый с именем, академик.

– У Петра своя точка зрения на этот вопрос, и я пока не хочу его вмешивать – он сейчас в таком состоянии, что даже поговаривает об уходе с поста директора института.

– Я знаю, – кивнул Эйзнер, – но пока и у нас в министерстве, и в Академии все надеются, что он передумает – такого талантливого руководителя трудно сразу заменить. Кстати, я слышал, Петру Эрнестовичу предложили прочитать курс лекций в Гарвардском университете?

– Это было еще до болезни Златы, потом все ушло на второй план.

– Долго она болела?

– Первые признаки мы заметили за месяц до смерти, но, возможно, болезнь началась раньше. Ту же самую картину я наблюдал у Сабины Гаджиевой. Похоже, что и Рустэм страдает аналогичным заболеванием, но у него, как и у некоторых других, процесс замер, не дойдя до летального исхода. В любом случае комиссия нужна, чтобы взять под контроль всех носителей bacteria sapiens – их здоровье и жизнь под угрозой.

Во взгляде Эйзнера, который тот бросил на Сергея, читалось явное сожаление.

– Поверь мне, Сережа, никто этим заниматься не будет, никакая комиссия. Мой совет тебе: не связывайся со всеми этими правозащитниками и с этим Гаджиевым, у которого, как ты говоришь, поехала крыша. До конца квартала спокойненько вывезите себе с базы все образцы и оборудование – часть разместите у себя в Питере, часть в Москве при каком-нибудь НИИ и продолжайте себе работать. Честно, Сережа, не смогу я ничего для тебя сделать! Мне легче добиться, чтобы вас дополнительно финансировали и выделили помещение, чем улаживать скандалы, раздутые правозащитниками и любителями гласности.

– Что ж, я все понял, спасибо и на этом, Гарик.

– Ну, что ты, Сережа, все, что могу. А чего не могу – не обессудь.

Разговор был окончен. Игорь Петрович хотел было еще расспросить бывшего однокурсника о личной жизни и семье, но вовремя спохватился – кто-то недавно упомянул, что дочь Муромцева погибла, а жена у него теперь не Наташа, с которой Сергей познакомил его двадцать лет назад во время встречи выпускников их факультета, а какая-то другая. Нет, лучше ничего не говорить и не спрашивать – еще ляпнешь по незнанию бестактность. И, поднявшись, Эйзнер с радостной улыбкой потряс приятелю руку.

Из хроник Носителей Разума.

Случайная Удача Возродившихся, помогла цивилизации Носителей Разума вернуть себе память и знания Живших до Катастрофы предков.

Нынешние поколения не испытывают голода – аккумулируя излучение греющей Планету Звезды, Носители Разума синтезируют необходимый для своего существования Белок. Мы больше не пытаемся спорить с Природой Планеты, ибо все в ней строго уравновешено – утратив способность изменять свой наследственный код, организм Носителя Разума приобрел стойкость к излучению девяносто второго элемента (урана, примем, автора). Ныне нам известно, что Планета заселена мыслящими Белковыми Материками. Слившиеся Материки это те, кто еще до Катастрофы стали частью Носителей Разума, слившись с ними воедино (соотнося терминологию пришельцев с терминами Сергея Муромцева, Слившиеся Материки это носители bacteria sapiens, примем, автора). Постигнув знание Живших до Катастрофы о наследственной памяти, мы изучаем историю прошлых поколений особо важных для нас Слившихся Материков.

Холодной осенней ночью двадцать девятого года мощный взрыв, прогремевший на берегу реки Буша, потряс стены домов на окраине Мценска. Молодая женщина с красивым, хоть и чуть тронутым оспой лицом спрыгнула с широкой русской печи и бросилась к колыбельке, где мирно посапывал носиком маленький светловолосый мальчик. Она крепко обняла ребенка и, встав на колени, уткнулась лицом в теплое одеяльце, которым он был укутан. Старуха со спутанными ото сна волосами тоже села и испуганно перекрестилась.