Паоло Бачигалупи - Заводная

— Что вы ищете?

— Будущее. — Хок Сен подбадривает Маи улыбкой, но тут же соображает, что под маской ничего не видно, потом достает из кладовки перчатки с фартуком, протягивает их девочке и, показывая на мешок с порошком, говорит: — Помоги-ка, — и прибавляет: — Теперь мы работаем сами на себя. Никаких больше заморских хозяев, понимаешь?

Маи хочет открыть упаковку, но старик ее останавливает.

— Смотри, чтобы на кожу не попало. И потом не капни случайно.

Они идут обратно в контору.

— А что это?

— Скоро увидишь.

— Да, но…

— Это — волшебство. А теперь принеси воды из клонга.

Когда она возвращается, Хок Сен осторожно взрезает мешок.

— Давай воду.

Маи пододвигает ведро, окунает туда нож, перемешивает порошок, который начинает шипеть и пениться, а когда вынимает обратно, половины лезвия уже нет, оно просто растаяло.

Девочка, широко раскрыв глаза, смотрит, как с рукояти стекает вязкая жидкость.

— Что это такое?

— Специальная бактерия. Изобретение фарангов.

— Но ведь это не кислота.

— Нет. В некотором смысле живой организм.

Хок Сен водит ножом по дверце сейфа, его орудие быстро тает, и он, недовольно морщась, говорит:

— Надо бы что-нибудь длинное, чем размазывать.

— А вы облейте сейф, а потом посыпьте.

— Вот так да! Какой сообразительный ребенок!

Вскоре железный шкаф блестит от воды, а старик, свернув из бумаги раструб, обдает его тонкой струйкой порошка, который, едва коснувшись металла, начинает шипеть. Хок Сен чуть отходит назад, испугавшись невероятной скорости реакции, и сдерживает порыв отряхнуть руки.

— Не дай попасть на кожу, — бормочет он, глядя на перчатки — если на них есть хотя бы несколько пылинок, и туда попадет вода… Страшно представить.

Маи сразу отошла подальше и теперь стоит у дальней стены, с ужасом глядя на происходящее.

С сейфа облезает металл, отходит толстыми слоями, опадает яркими прошлогодними листьями, падает, потрескивая, скручивается, тает, рассыпается, оставляя на деревянном полу выжженный узор.

— Все проедает и проедает… — ошеломленно говорит девочка.

Старик начинает беспокоиться, не рухнет ли сейф сквозь пол на первый этаж, на конвейер.

— Бактерии живые — скоро у них наступит предел насыщения.

— Вон как фаранги умеют… — с благоговейным страхом говорит Маи.

— Не только они, тайцы тоже. И не думай, что все фаранги такие мастера.

Сейф тает и тает.

Надо было старику раньше проявить смелость и начать действовать еще до того, как в городе разразилась война. Он жалеет, что не может отмотать время назад, встретить прошлого себя — того напуганного параноика, который только и думал, как бы его не выслали из страны, как бы не разозлить заморских демонов, как бы сохранить свое доброе имя, — встретить и шепнуть ему, что нет никакой надежды, что надо брать и бежать, что хуже от этого не станет.

Его размышления прерывает чей-то голос:

— Ну-ну, Тань Хок Сен. Как же я рад нашей встрече. — В дверях стоят Собакотрах, Костлявый, а за ними еще шестеро. У каждого в руке по пружинному пистолету. Закопченные, все в ссадинах, но довольные и самоуверенные. — Выходит, мыслим мы одинаково.

Взрыв освещает контору оранжевым заревом, пол дрожит. Трудно сказать, где именно громыхнуло — стреляют, похоже, куда попало, а если кто-то и руководит атакой, то его замысел не понять. Снова взрыв, теперь ближе — скорее всего белые кители защищают дамбы. Хок Сен сдерживает острое желание сбежать. Продолжает потрескивать разъедаемая бактериями сталь, металл большими чешуйками опадает на пол.

— И я рад, — осторожно начинает старик. — Идемте, помогите мне.

— Пожалуй, не станем помогать, — с ухмылкой отвечает Костлявый.

Оттеснив Хок Сена, на чье присутствие, а также на присутствие Маи им наплевать, бандиты подходят к сейфу.

— Но это мое! — едва устояв на ногах, протестует старик. — Это я вам сказал, где все лежит! Вы не можете их забрать!

Никто не обращает на него внимания.

Он достает пистолет, но тут же чувствует прижатый к голове ствол и видит ухмылку Костлявого.

— Не стоит меня испытывать. Одной смертью больше, одной меньше — на мое перерождение это уже никак не повлияет, — с интересом разглядывая старика, говорит Собакотрах.

Хок Сен едва сдерживает ярость. Часть его очень хочет нажать на курок и стереть с этого лица довольную усмешку.

Металл все еще шипит, пузырится, опадает слоями, постепенно открывая последнюю надежду старика.

Нак ленги совершенно спокойно, с ухмылкой, с любопытством, даже не доставая свое оружие, смотрят на Костлявого и на Хок Сена, направившего на них пистолет.

— Уходи-ка, желтобилетник, подобру-поздорову, пока я не передумал, — советует Собакотрах.

Маи тянет старика за рукав:

— Пойдемте, разве это стоит вашей жизни?

— Она права, — говорит Костлявый. — Тебе нас не одолеть.

Хок Сен опускает пистолет и дает себя увести. Люди Навозного царя, ухмыляясь, смотрят, как эти двое выходят из конторы, шагают вниз по лестнице в цех и дальше за ворота, на заваленную обломками улицу.

Вдали ревет мегадонт. Порыв ветра приносит с собой пепел, политические листовки и запах горящей везеролловской древесины. Хок Сен чувствует себя старым, слишком старым для борьбы с судьбой, которая совершенно очевидно хочет его уничтожить. Мимо пролетает газетный листок, на котором крупным шрифтом что-то написано о пружинщице и убийстве. Удивительно, какой переполох устроила подружка господина Лэйка и как дружно люди ринулись ее искать. Он едва заметно улыбается: этому жалкому созданию сейчас куда хуже, чем ему, желтобилетнику. Стоило бы даже испытывать признательность: если бы не она и не новости об аресте господина Лэйка, старик давно бы умер, сгорел в трущобах вместе со своими бриллиантами, камнями и деньгами.

«Надо радоваться».

Но вместо радости он ощущает тяжесть, чувствует, как его осуждают предки: построенное в Малайе еще отцом и дедом при нем обратилось в прах. Гнет поражения давит невыносимо.

На фабричной стене шелестит листовка: снова пишут про пружинщицу, обвиняют генерала Прачу. Господин Лэйк с ума по ней сходил: трахал не переставая, тащил к себе в постель при первой возможности.

Хок Сен срывает бумажку и задумывается.

— Что случилось? — спрашивает Маи.

«Стар я для всего этого», — думает он, но чувствует, как сердце забилось живее.

— Есть одна идея. Возможно, это шанс.

Пусть надежда безумна, но отказаться от нее нет сил. Даже оставшись ни с чем, он должен рискнуть.