Мария Семенова - Лунный пёс. Антология

Она сидела на почетном месте — на верхней ступеньке высокого крыльца у конуры местного Вожака. На одной с ним ступеньке. Выше любой женщины племени, даже его жен. Выше даже самой старшей суки Коренной Своры. Рядом был только он, Вожак, который даже не помнил ее имени. Да и зачем ему помнить имя какой-то глупой молоденькой сучки? Смешно, но ей почему-то было обидно. Хотя обижаться-то не за что, ну в самом-то деле — кто она и кто ОН? Какое может быть сравнение? Но почему-то мысль о том, что она тоже не помнит его имени, доставляла ей тайное и ни с чем не сравнимое удовольствие. Маленькая и никому не видимая месть.

А вот сидеть на верхней ступеньке удовольствия не доставляло.

Совсем.

Подходили мужчины и женщины, улыбались, кланялись, протягивали еду и напитки. Сегодня каждый старался принести самое лучшее. И каждый ждал, что она это лучшее обязательно попробует и похвалит. Она уже давно перестала различать вкус и только надеялась, что похвалы звучат не слишком фальшиво. Несколько раз она поймала на себе взгляд то одной, то другой жены Вожака. Они смотрели одинаково встревоженно, но откровенно ненавидеть боялись — все шло к тому, что после праздника Вожак пригласит новенькую героиню присоединиться к его своре. И тут уж не надо гадать, кто именно станет ее первым мужем.

Но почему-то это тоже совсем не радовало.

Он сидел, они стояли напротив — эта глупая юная сучка со своим братишкой-красавчиком. На ней снова была желтая маечка и черные шорты. На них обоих. Одинаковые майки, одинаковые светлые волосы, одинаковые лица и даже одна на двоих манера склонять головы к левому плечу. Они были настолько похожи, что приходилось страшно напрягаться, чтобы понять, кто из них кто. И потом удержать понятое в памяти. Вит слева, а она — та из двоих, которая справа. От напряжения кружилась голова.

Их снова разделяла река.

Голова кружилась все сильнее, два одинаковых лица то сливались в одно, то снова расходились в стороны, словно отражения. У одного из них шевелились губы. У того, что справа. Тот, что слева, — Вит. Надо помнить. Вит молчал, улыбался только. А она что-то говорила, но слов не было слышно — все заглушал гул водопада.

Просто мечта. Красивые губы на красивом лице. Когда губы шевелятся — это тоже красиво. И — тишина. Ну если, конечно, не считать шума водопада. А что такое водопад? Почему он так шумит? Или это шумит в голове? В ушах?

А что такое уши?

Это так прекрасно, когда нет лишних слов.

Просто нет слов…

— Ты мне поможешь.

С большим трудом удалось сказать это так, чтобы не прозвучало просительно-вопросительно. И чтобы не дрогнул голос.

Понятно же, что не поможет.

Хорошо еще, если не развопится на весь поселок. Хотя сейчас — вряд ли. Сейчас он слишком не уверен. Система иерархии рухнула — она ведь сидела на одной ступеньке с местным Вожаком, Вожаком коренной, это делает ее выше не только Вита, но, пожалуй, любого из их родной своры. Кроме разве что Тарса. Но кто такой Таре — и кто такой Вит по сравнению с ним?! Нет, не будет он сейчас на нее кричать.

Но и поможет вряд ли.

Старое распределение ролей. Где он был выше — сломано, но новое пока еще не стало привычкой. Он будет обдумывать, тянуть время, пока не станет слишком поздно. Значит, придется самой.

У нее заныло под ребрами — она слишком хорошо помнила черный провал обрушивающейся вниз реки и нависшее над ним дерево. До веток было так далеко. Так безнадежно далеко. Она неплохо прыгала, но понимала — шансов нет.

Об этом нельзя думать!

Прыгать все равно придется. И она допрыгнет. Обязательно! Надо только как следует разбежаться. Вит сколько раз прыгал — и ничего! Значит, и она сможет. Все равно ведь нет другого способа, раз уж плавать не научилась, как последняя дура…

Она сбежала с высокого крыльца при первой же возможности, как только начались танцы. На первый танец Вожак хотел пригласить ее, но она покачала головой со смущенной улыбкой. И сказала, что слишком много съела сегодня и ей от танцев наверняка станет плохо. Вожак был не слишком-то доволен, но поделать ничего не мог. И ушел на центр Выгула — по традиции первые три танца открывал он, а потом уже народ начинал веселиться кто во что горазд.

Она выждала один танец и ушла в пересменке.

Чувство вины было настолько острым, что она боялась разрыдаться прямо там, на верхней ступеньке. Хотелось забиться в самый темный угол и как следует выплакаться. Хотелось убежать куда-то далеко-далеко, чтобы никогда не нашли. Хотелось разгрызть камень или сделать еще какую-нибудь глупость.

Уже к концу второго танца она поняла, что все укромные уголки в поселке заняты. И вообще, народу было как-то несообразно много! Видя столпотворение на Выгуле, она могла ожидать, что остальная территория просто вымерла, но как бы не так! Люди попадались на пути все время, словно специально выслеживали; знакомые и незнакомые, они все были страшно рады видеть ее, поздравить с победой. Обменяться хотя бы парой слов…

После четырнадцатого поздравления ее стало трясти так сильно, что пришлось сцепить руки за спиной. И просто молча улыбаться всем встречным, скаля удлинившиеся зубы, — говорить она больше не рисковала, опасаясь зарычать или взвыть. Сквот был слишком близко, ей с трудом удавалось удержаться на самом краю. Хорошо, что отнорок ее тоже был недалеко. И что рядом с ним никого не было. А то еще немного — и она, пожалуй, стала бы кусаться.

Как маленькая.

Долгая пробежка — вот что ей сейчас нужно. Луны светили достаточно ярко, можно было бежать, а не плестись на ощупь. К тому же она выбрала длинную дорогу, хорошо утоптанную и ведущую в обход, между пологими холмами, а не ту извилистую и плохопроходимую тропку напрямик, по которой возвращалась обычно.

Бег успокаивал.

Размеренные движения. Размеренное дыхание. Через некоторое время и мысли перестают скакать, как шершнем укушенные. А плакать на бегу так даже и удобнее — встречным ветром и без того из глаз вышибает слезы. Это привычно.

Ночь была прохладной, но бег согревал неслабо. Впрочем, окажись воздух жутко холодным и не согрей ее движение, она бы все равно полезла купаться. Хорошая штука — проточная вода. Вместе с грязью она уносит все неприятности.

Она долго стояла под водопадом — сбоку, где еще достаточно мелко, по пояс, и еще вполне возможно устоять. Водопад — это сильно. Вода обрушивается на тебя всей массой — и в то же время сотнями мелких струек, бьющих с силой пущенного из пращи камня. Она бьет по макушке, словно сдирая с головы волосы вместе с кожей, она стегает по плечам с оттяжкой, словно поводок в тяжелой руке Тарса. А если наклониться, для устойчивости упершись руками в колени, она вышибает воздух из груди, а по лопаткам и позвоночнику лупит так, что на глазах снова выступают слезы. Лучше снова подставить голову, голове не так больно.