Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

— А ведь верно! — спохватился Шумский. — Струсили перед одной бабой. Идите и пригоните стадо.

— Пойди сам, если такой храбрый, а нам подставлять лбы под пули не хочется, — огрызнулся один из них. — Твоя затея была задерживать этого!

Несмотря на критическое для себя положение, я с интересом ждал, что ответит Шумский.

— Нам, — продолжал говорящий, — этот человек ничего плохого не сделал. Напротив, пришел сюда, потому что доверял…

— Так он же шпион! — возразил Шумский.

— А, у тебя кругом шпионы! — напирал парень. — Вот теперь что мы будем делать без молока? Коровы наши тютю!

— Найдутся твои коровы! — огрызнулся Шумский.

— Вот пойди и поищи! Генерал нашелся тут командовать!

— А что? И пойду!

— Пойди, пойди!

— Не испугаюсь. Но смотри, я с тобой разговор не закончил.

Шумский направился к воротам. Не доходя до них несколько шагов, он остановился, снял с плеча двухстволку, переломил стволы и, убедившись, что они заряжены, приоткрыл ворота и выглянул наружу. Немного помедлив, он вышел. Прошел он не более десяти шагов. Раздался выстрел. Парень, споривший с Шумским, подбежал к воротам и выглянул наружу.

— Готов! — обернувшись, крикнул он.

Одновременно с этим прозвучал второй выстрел и часовой, стоявший на вышке, повис на перилах. Трое остальных на других вышках спешно покинули посты.

— Три!.. — прозвучал в наступившей тишине голос Мухина.

Ему никто не ответил. Все молча смотрели на висящего вниз головой часового.

— У нее снайперская винтовка, — пояснил Мухин, ни к кому не обращаясь. — Похоже, что эта дамочка не успокоится, пока не перестреляет остальных. Так что будем делать?

Тот парень, который полчаса назад пытался накинуть мне петлю на шею, возбужденно заговорил:

— Надо с противоположной стороны подкрасться к лесу… Определим, откуда стреляет, окружим и уничтожим. Надо только ее отвлечь.

— Вот ты и будешь отвлекать, — отмахнулся от него Мухин. — Ничего из этого не выйдет. У нее там собака. Она не даст незаметно подойти. А как стреляет эта дамочка, мы уже убедились. Так что будем делать? — спросил он снова.

— А вот что! — мужчина, повздоривший с Шумским, ясно теперь претендовал на его место.

Он подошел ко мне и решительно отстранил державших меня за руки поселян.

— Вот что! — продолжая он. — Иди-ка ты отсюда к едреной матери! И скажи своей, чтобы она перестала стрелять и убиралась с тобой подальше. Передай, что если попадется к нам в руки, с нее живьем сдерем шкуру, а тебя посадим на кол. Понял? — Он взял меня за руку и подвел к воротам.

— Подожди, Степан! — окликнули его сзади, — а как со скотом? Пусть отдаст скот.

— Отдаст! Куда она его денет?

— Ой! Не говори! А что если со злости перестреляет коров? Что тогда?

— Пошлите со мной людей, и пусть они пригонят скот, — предложил я.

— Я пойду! — тотчас откликнулся Мухин.

— Ну, что бы ты без меня делал? — уже который раз спрашивала Елена.

Тема эта для нее была неисчерпаема и доставляла, думаю, огромное удовольствие. Разговор каждый раз начинался с этого вопроса, потом она развивала свою мысль дальше, выводя новые нюансы и идеи.

— Пропал бы! — всегда отвечал я.

Она удовлетворенно хмыкала. Мы покачивались в седлах. Впереди ехал Мухин, который отлично знал эти места и сейчас стал нашим проводником. Елена не только не отдала лошадей, но еще потребовала за коров выкуп в виде седел с полной сбруей и запаса провизии на месяц пути. Она пояснила посланцу поселян, что это отчасти плата за баркас и имущество, находящееся на нем, а отчасти законный ее трофей. Мухин не вернулся в поселок и передал сопровождающему его товарищу, что он уходит с нами. Елена тут же соответственно увеличила размер выкупа. В противном случае, пригрозила угнать весь скот. Требуемое было доставлено на опушку леса.

— Пропал бы!

— То-то! А ты не хотел меня брать. Помнишь, как ты меня гнал. Учти, мужчина без женщины беспомощен. Это не человек, а пол-человека. Он теряет цель.

Это было что-то новое в ее рассуждениях.

— Ну-ну, интересно, значит — цель теряет?

— Я хочу сказать, что назначение мужчины — служба женщине. Только когда рядом с ним женщина, он становится мужчиной.

— Естественно! — рассмеялся я.

— Я не об этом, — покраснела Елена. — Понимаешь, это трудно объяснить словами. Но я это чувствую. Я подумаю, как это сформулировать…

— Подумай, подумай. Тогда и объяснишь мне, — снова рассмеялся я, невольно любуясь ее лицом, так похожим на лицо Беаты.

Елена за месяц нашего странствования превратилась в настоящую женщину. Мне показалось, что даже подросла. Она была, как я уже говорил, повыше своей сестры, и я вынужден признать, что красивее. В ней не было, правда, той женской томности, я бы сказал, тепличности, чем отличалась Беата. Елена кипела энергией. Движения ее были быстрыми и точными, хотя сохраняли присущую женщине плавность. Может быть, весь наш образ жизни, постоянная готовность к опасности сделали свое дело. Но это была та женщина, с которой можно было и делить домашний очаг, и ходить, как говорится в этих случаях, в разведку.

«Интересно, как она будет выглядеть в наряде Беаты?» — вспомнил я соболью шубку и шапочку с пером белой цапли. Я видел этот наряд на Беате только раз, когда за нами к леснику приехали Паскевич, Евгения и Катя. Как это было давно! А кажется, только вчера, после разгрома банды, ко мне ночью вошла перепуганная, так мне во всяком случае тогда показалось, молодая полька. Как там дома? Наверное меня и Елену уже перестали ждать, думая, что мы оба погибли. Мне захотелось скорее домой. Успеем ли добраться до начала холодов?

Шел десятый день пути. Впереди было еще дней двадцать. В воздухе летали белые мухи, когда мы закончили свой путь. Темнеть стало рано.

Никем не замеченные, мы подъехали к дому и спешились. В окне первого этажа, в гостиной, горел свет. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли. Все мое семейство сидело за столом. Уютно пыхтел самовар.

Первым увидел нас Андрейка. Широко открыв глаза, он секунду смотрел на нас, затем бросился Елене на шею.

— …Мама… мамочка…

Я почувствовал, как комок подкатывает к горлу… Мне не хватило воздуха… Андрей повернулся ко мне, и улыбка осветила его личико.

— Папа…

Не помня себя, я схватил сына и прижал к груди… Он простил меня…

— Тебе покрепче? — услышал я спокойный голос Евгении.

Она держала в руках мою любимую большую голубую чашку и вопросительно смотрела на меня. Может быть, мне показалось, но я заметил в ее глазах слезы.