Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

— Отдаст! Куда она его денет?

— Ой! Не говори! А что если со злости перестреляет коров? Что тогда?

— Пошлите со мной людей, и пусть они пригонят скот, — предложил я.

— Я пойду! — тотчас откликнулся Мухин.

— Ну, что бы ты без меня делал? — уже который раз спрашивала Елена.

Тема эта для нее была неисчерпаема и доставляла, думаю, огромное удовольствие. Разговор каждый раз начинался с этого вопроса, потом она развивала свою мысль дальше, выводя новые нюансы и идеи.

— Пропал бы! — всегда отвечал я.

Она удовлетворенно хмыкала. Мы покачивались в седлах. Впереди ехал Мухин, который отлично знал эти места и сейчас стал нашим проводником. Елена не только не отдала лошадей, но еще потребовала за коров выкуп в виде седел с полной сбруей и запаса провизии на месяц пути. Она пояснила посланцу поселян, что это отчасти плата за баркас и имущество, находящееся на нем, а отчасти законный ее трофей. Мухин не вернулся в поселок и передал сопровождающему его товарищу, что он уходит с нами. Елена тут же соответственно увеличила размер выкупа. В противном случае, пригрозила угнать весь скот. Требуемое было доставлено на опушку леса.

— Пропал бы!

— То-то! А ты не хотел меня брать. Помнишь, как ты меня гнал. Учти, мужчина без женщины беспомощен. Это не человек, а пол-человека. Он теряет цель.

Это было что-то новое в ее рассуждениях.

— Ну-ну, интересно, значит — цель теряет?

— Я хочу сказать, что назначение мужчины — служба женщине. Только когда рядом с ним женщина, он становится мужчиной.

— Естественно! — рассмеялся я.

— Я не об этом, — покраснела Елена. — Понимаешь, это трудно объяснить словами. Но я это чувствую. Я подумаю, как это сформулировать…

— Подумай, подумай. Тогда и объяснишь мне, — снова рассмеялся я, невольно любуясь ее лицом, так похожим на лицо Беаты.

Елена за месяц нашего странствования превратилась в настоящую женщину. Мне показалось, что даже подросла. Она была, как я уже говорил, повыше своей сестры, и я вынужден признать, что красивее. В ней не было, правда, той женской томности, я бы сказал, тепличности, чем отличалась Беата. Елена кипела энергией. Движения ее были быстрыми и точными, хотя сохраняли присущую женщине плавность. Может быть, весь наш образ жизни, постоянная готовность к опасности сделали свое дело. Но это была та женщина, с которой можно было и делить домашний очаг, и ходить, как говорится в этих случаях, в разведку.

«Интересно, как она будет выглядеть в наряде Беаты?» — вспомнил я соболью шубку и шапочку с пером белой цапли. Я видел этот наряд на Беате только раз, когда за нами к леснику приехали Паскевич, Евгения и Катя. Как это было давно! А кажется, только вчера, после разгрома банды, ко мне ночью вошла перепуганная, так мне во всяком случае тогда показалось, молодая полька. Как там дома? Наверное меня и Елену уже перестали ждать, думая, что мы оба погибли. Мне захотелось скорее домой. Успеем ли добраться до начала холодов?

Шел десятый день пути. Впереди было еще дней двадцать. В воздухе летали белые мухи, когда мы закончили свой путь. Темнеть стало рано.

Никем не замеченные, мы подъехали к дому и спешились. В окне первого этажа, в гостиной, горел свет. Я открыл дверь своим ключом, и мы вошли. Все мое семейство сидело за столом. Уютно пыхтел самовар.

Первым увидел нас Андрейка. Широко открыв глаза, он секунду смотрел на нас, затем бросился Елене на шею.

— …Мама… мамочка…

Я почувствовал, как комок подкатывает к горлу… Мне не хватило воздуха… Андрей повернулся ко мне, и улыбка осветила его личико.

— Папа…

Не помня себя, я схватил сына и прижал к груди… Он простил меня…

— Тебе покрепче? — услышал я спокойный голос Евгении.

Она держала в руках мою любимую большую голубую чашку и вопросительно смотрела на меня. Может быть, мне показалось, но я заметил в ее глазах слезы.

И опять передо мною берег моря, освещенный лучами невидимого солнца. Угрюмые гранитные скалы, как всегда, — не бросали теней, пронзительные, неприятные крики чаек резали слух.

Мой знакомый дьявол сидит, ожидая меня, на большом валуне. Я его узнал, несмотря на то, что он принял теперь другой образ. Его высокое мускулистое тело слегка прикрыто плащом неопределенного цвета. Плащ кажется то белым, то голубым, то вдруг принимает черный цвет с едва уловимым красным опенком.

«К чему эти дешевые эффекты?» — невольно подумал я. Он красив, этого нельзя не признать. Красив дьявольской мужской красотой, в которой одновременно чувствуется и сила, и ум, и коварство, и благородство. Его черные, с матовым отблеском волосы ниспадают на плечи.

— Привет. Давненько мы с тобой не видались! — говорит он, вставая с валуна и делая шаг мне навстречу.

— Привет! — как можно любезнее ответил я. — И сам я удивляюсь. Подумал вдруг, что ты решил меня оставить в покое.

— Ты много хочешь! — он протянул руку, она была холодна как лед. — Должность у меня такая — присматривать за всем… Эксперимент-то еще не закончен. Как дальше пойдет реакция? Знаешь, в дьяволе всегда сидит ученый! А вот наоборот — реже.

Я промолчал, не зная, что ответить.

— А ты меня пытался обмануть! — продолжал он.

— Не понял?

— Ты говорил, что ни во что не веришь. Предпочитаешь знать.

— И что?

— Как что? Ты веришь! Веришь в человека! Какая разница, во что решил ты верить. В бога, черта, разум? Вера — это предопределение. Я-то думал, что найду в тебе нечто, чего нет в других.

— А!

— Что — а?

— Ты не логичен. Я не верю, а действую. Чувствуешь разницу в понятиях? Я действую сообразно реальности. Причем тут предопределение?

— Но ты имеешь цель?

— И что?

— Ты веришь, что ее достигнешь?

— Отнюдь. Да, я хочу достичь ее. Но реальность нередко меняет условия. «Хочу» и «Верю» — разные понятия! Если же мозг одурманен верой, то к цели я буду идти, как робот. Метода не по мне! Предпочитаю знать!

— А я вот замечаю, что ты говоришь одно, а делаешь другое…

— Вот как?

— Ты пытаешься создать идеальное общество. На этом не раз ломали шею «мудрецы» и поумнее тебя. Когда-то и доктор Фауст пари проиграл… А с ним и душу!

— Насколько помню — нет! Поэт писал, что ангелы ее спасли.

— Ну это враки! Что черту в руки попадет — считай пропало.