Павел Виноградов - Странные существа (сборник)

«Это было слишком хорошо», – подумал Леонид, раздражённо бросая телефон на хромовую подложку дубового стола. Но сдаваться он не собирался: пока не проверит всю эту хрень лично и не убедится в невозможности продолжать работы, роща оставалась его бизнесом. Он перезвонил начальнику охраны и велел быть утром у рощи с парой вооружённых бойцов. На этот раз бизнесмен облачился в спортивный костюм и кроссовки, Глок-17 в наплечной кобуре придавал уверенности.

Как и в прошлый раз, роща встретила сильным хвойным духом и таинственным потрескиванием стволов. Леонид невольно приостановился, но раздражённо отбросил слабость и решительно шагнул под тёмные своды. Охранники следовали за ним осторожно – все были наслышаны о творящихся тут чудесах. Но пока ничего страшного не происходило – лес как лес. Только удивительно, даже как-то пугающе тихо. Леонид дошёл до брусничника и зашагал дальше, перепрыгивая через поваленные деревья. Он стиснул зубы и не обращал внимания на окружающее. Он дойдёт, точно дойдёт, нет силы, которая могла бы его остановить…

И он дошёл, и остановился как вкопанный, увидев перед собой невероятную для города картину. Ручеёк спускался в маленькую падь и тёк по ней дальше. А на берегу его стоял, словно так и надо, самый настоящий чум, старый, продымлённый и продублённый ветрами. Леонид видел такие только в кино и в местном музее, куда ходил школьником. Перед чумом горел костерок.

Леонид оглянулся в поисках охраны, но её почему-то нигде не было. Бизнесмен пожал плечами и, вынув пистолет, подошёл к чуму. Внутри его кто-то завозился.

Роща встретила Изю таинственным скрипом стволов и журчанием маленького ручейка, текущего вглубь её. Всё ещё посвистывая, революционер направился вдоль русла. В конечном итоге, афцелохес але соним,[17] гешефт намечался неплохой. Конечно, мосер сидел в комитете – только там знали, куда они должны были доставить добычу. С другой стороны, там не знали не только план налёта, но и на что именно он будет совершён. Поэтому жандармы ждали на хуторе, а не сидели десятками в каждом вагоне поезда. И что может с этого обломиться ему, Исааку Соломоновичу Гонтмахеру? Да пятьдесят же тысяч! Первоначальный план состоял в том, что Хруст вскрывает ящик, каждый берёт оттуда равную долю, кладёт в заплечный мешок, и все по отдельности, под видом бродяг и крестьян, пробираются в губернский город. А там уже партийный комитет распределяет добычу, большая часть которой пойдёт на печать прокламаций и содержание товарищей за границей. Что-то, конечно, должно было остаться местному комитету и совсем немного – непосредственным участникам экса. Только Хруст, для которого революция горништ[18], сразу потребовал десять тысяч, и ни копейкой меньше. И правильно он, Изя, этого гоя пристрелил. Но теперь Изя был свободен от обязательств перед партией. Скорее всего, товарищи считали его мёртвым, а деньги пропавшими. Таки пусть оно так и будет! Он отсидится здесь, пока жандармы не прекратят поиски, потом откроет ящик, сложит все деньги в мешок, но пойдёт уже не в город, а до ближайшей станции, где сядет в поезд и станет удаляться всё дальше и дальше от проклятой Сибири, приобретая по дороге вид приличного господина, а не грязного варнака. Потом, скорее всего – за границу. На первое время денег хватит, а том можно или найти хороший гешефт, или объявиться перед товарищами по борьбе, наговорить им сорок бочек арестантов о героической гибели группы и пропаже денег, и продолжить дело революции.

Под такие здравые мысли он зашёл в самую середину рощи, спустился в маленькую падь, куда уходил ручей, и остановился, увидев, что он здесь не один. Костерок горел перед старым грязным чумом, над языками пламени склонился древний лохматый старик, опирающийся на то, что Изя сперва принял за длинную палку. Всё ясно – то ли качинцы, то ли остяки, местная татарва, короче. Эти неопасные, да и один тут этот дед, похоже.

– Здорово, отец! – поприветствовал его Изя, подходя и без церемоний садясь напротив.

Старик поднял голову, и Изя увидел, что никакой это не татарин – русский, старый-престарый, весь иссечённый глубокими морщинами, зияющий дырами рваных ноздрей, с дикой седой бородой, в которой застряли хвоинки.

– Ну вот, пришёл, наконец, – медленно сказал дед.

Голос его скрипел, как колодезный ворот, а в белёсых глазах стояла такая тоска, что Изе стало страшно.

– Ты меня знаешь что ли? – задал Изя, сам не зная зачем, нелепый вопрос.

Бояться нечего, перед ним был всего лишь очень старый гой, хоть и с копьём – теперь Изя разглядел, что это не посох.

– Ты тот, который пришёл, чтобы здесь остаться, – глухо ответил старик.

Дед был явным мишуге[19]. Изе захотелось скорее пристрелить его, но он всё ещё рассчитывал использовать старика, чтобы тот помог дотащить в рощу денежный ящик. Он только незаметно взялся за рукоять кольта за пазухой.

– И зачем мне тут оставаться? – спросил он, чтобы не молчать.

– Потому что вышло моё время, – ответил дед. – Не сторож я отныне рощи Эрлик-хана.

– И кто же такой этот хан?

Странно – ужас всё больше охватывал Изю, хотя он чувствовал себя полностью защищённым.

– Да ты знаешь его, он ведь всё время с нами рядом, – дед вдруг гаденько захихикал. – Куда мы – там и он.

– Прекрати нести наришкайт[20]! – неожиданно визгливо крикнул Изя, но дед не обратил на это внимания.

– Я тоже про него не знал ничего, пока с рудника не убёг.

«Варнак, – подумал Изя. – давно тут скрывается, совсем ум потерял»

– А за что тебя в Сибирь? – спросил он.

– А за то, что Емельку Пугачёва государем Петром Фёдоровичем признал, да дела лихие под рукой его творил.

Глаза деда блеснули из-под кустистых бровей.

«Совсем сумасшедший», – окончательно удостоверился Изя, когда старец объявил себя участником бунта позапрошлого века.

– И что с этого? – не очень изящно попытался уйти он от темы.

– Да ничего. Махал кайлом на руднике, потом бежал, набрёл на деревню кыргызскую, приютили меня. Да только погоня по следу шла. Прятаться негде – топь кругом. Заприметил я посередине болота остров с рощей сосновой, да и туда спрятаться намерился. Кыргызцы меня стали пужать: мол, священная та роща, а хозяин ей – подземный Эрлик-хан, царь упырей. И живёт там безвылазно страж копейный. Войти в рощу нельзя – по кругу пройдёшь, да с другой стороны выйдешь. Но когда раз в год приходит Эрлику охота кровушки попить, пускает он человека туда, а страж его в жертву приносит. А когда проходит сто лет и состарится страж, находит Эрлик подходящего человечка и посылает его в рощу, чтобы убил он старого стража и стал ему сменщиком. А пока в роще той страж сидит, никто ни единого дерева срубить там не сможет, и будет Эрлик-хан сущим не только под землёй, но и в мире.