Александр Селин - Видео Унтерменшн

– А если бы они в Большом собирались?

– Я бы и Большим пожертвовал ради святого дела. – Голос у Романа дрогнул, но уверенность его была непоколебима.

Садовников во время его выступления все гадал, шутит друг или с ума сошел, однако тщательность подготовки указывала на то, что не шутит. Тем более Сергей знал, что Руденко в общем-то был способен на крутой поступок.

– Может, ты лучше телецентр в Останкино на воздух пустишь? – осторожно предложил Сергей.

– Хотелось бы, но это не очень разумно, – с прежней уверенностью рассуждал Роман. – В телецентре они редко бывают, а тут нужно, чтобы все вместе и в один момент. В телецентре все больше разная административная мелочь и обслуживающий персонал. Так что телецентр подождет. Доронинский МХАТ – вот что нам нужно в первую очередь! Представляешь, – он вытащил из тумбочки радиопульт. – Все высшее и среднее звено – одним нажатием кнопки!

И он нажал кнопку. Садовников вздрогнул, словно ожидая, что где-то произойдет взрыв. Но взрыва не последовало.

– Тишина… Пока. – Роман щелкнул языком. – Ну ничего. До мая подождем.

– И что же ты этим изменишь? – произнес Садовников после паузы. – Ну, завалишь их всех. Другие ведь такие же на вакантные места понабегут.

– В корне-то я, конечно, ничего не изменю, – согласился будущий террорист. – Однако процесс замещения не такой скорый, как ты думаешь. По крайней мере, на несколько месяцев я мозги нашим счастливым телезрителям прочищу. И уж во всяком случае хороший пример подам. Часть, конечно же, с ума сойдет без Болгарина и Евгения Вагановича. Однако кого-то все же спасу. Даже если десяток спасу, то буду счастлив.

– Тебя же расстреляют.

– Смертная казнь отменена.

– Ну, посадят на всю жизнь.

– Пока не взорву Доронинский МХАТ, не посадят. Сначала будут судить. А уж поверь, мне будет, что сказать на суде. Вот, послушай.

Роман убрал пульт в тумбочку и оттуда же достал тетрадку с проектом своего «последнего слова» со скамьи подсудимых. И вслух зачитал.

Садовников даже заслушался. «И откуда у человека столько вдохновения? Он же вроде бы никогда особенно текстов-то не писал».

– Ну, как? – закончив читать, поинтересовался Руденко.

– Жаль.

– Чего жаль?

– Жаль, что ты по-безумному свой творческий потенциал расходуешь.

– Хочешь сказать, что ты его правильно расходуешь? – рассердился Руденко. – Бегаешь по этим сучьим редакциям, выслушиваешь всяких апоковских «сторожевых»! На вот лучше, ознакомься! – И он протянул другу пособие «Химия нитросоединений». – Почитай! Может зацепит.

– Нет, Рома. Это – не мое.

Оба замолчали и принялись за остывший чай.

Садовников знал про свою болезненную впечатлительность. Услышав шокирующую новость или поучаствовав в неприятном разговоре, он до конца дня, а то и на целую неделю, терял работоспособность, поэтому старался ограничивать себя в контактах с людьми. Но как бы там ни было, общаться все равно приходилось, и с годами он вынужден был отыскать свое эксклюзивное противоядие. Противоядие заключалось в следующем: он выводил из головы негативные эмоции, привлекая богатое воображение сценариста, в результате чего здоровье удавалось сохранить. Если его посылали к «свиньям собачим», начинал представлять, как могли бы выглядеть эти собачьи свиньи и что он будет делать в их обществе. Если по телевидению транслировали драку в Государственной думе, тут же мысленно помещал себя на место событий и получал в челюсть от лидера коммунистов. И так далее. Такая защита, конечно, была пассивной, и Садовников стыдился своего метода. Но тем не менее жизнь продолжалась, и надо было как-то выживать. Сейчас же, потрясенный планами своего друга, Сергей попытался представить картину обвала здания Доронинского МХАТа, самого Руденко, встающего с лавочки, убирающего радиопульт, потом опять Руденко, но уже в наручниках, а затем опять того же Руденко, выступающего с «последним словом» со скамьи подсудимых. Нет… На этот раз не вышло. Накопившееся ощущение тревоги не исчезало. «Может, все-таки это стеб? Нет, не похоже, подготовка слишком серьезная».

– Возвратимся к твоему визиту на Шаболовку, – продолжил Роман, прерывая размышления своего товарища. – Скажи, самого-то Апокова ты видел?

– Да. Только мельком.

– Какой он из себя? Как выглядит?

– Ты знаешь, по-моему, сильно располнел, – заметил Сергей. – Я его тоже не видел довольно долго… с тех пор как меня из «Видео Унтерменшн» выгнали. И мне сегодня показалось, что располнел. Толстый такой. Солидный. Мимо прошел, не поздоровался.

– А ты с ним?

– Да я тоже не стал. И прежде всего потому, что он хотел…

– Чего хотел?

– Чтоб я с ним поздоровался. Он, мне кажется, испытывает особое удовольствие, когда с ним здороваются, а он – нет. Причем при приближении всем своим видом и улыбкой как бы намекает: «Ну поздоровайся со мной, давно тебя не видел, дружище». Человек обмякает и здоровается. А он раз! И в последнюю секунду меняет мину, отворачивается и проходит мимо. Я так понимаю, он таким образом удовольствие получает.

– Все так и есть, – согласился Роман. – Даже в незначительном эпизоде умудряется испортить человеку настроение. А свое, соответственно, поднять. Вот потому и полнеет. Подпитывается…

– А что тебя так Апоков интересует, Рома?

– Да все не выходит у меня из головы твоя история про Иисуса Христа. Почему именно тебя позвали? Зачем Апоков вообще за эту тему взялся?

– Да просто ерничает, как мне кажется. Он же бывший КВНщик. Вот и ерничает.

– Я бы тоже так думал, если бы не отдельные факты из его биографии, – задумался Руденко. – Я почему спросил, как он выглядит. Да потому, что меня теперь даже мелочи интересуют. Чем больше их накапливается, тем более странная картина вырисовывается вокруг личности Апокова. Другие мне понятны. И Леснер более-менее понятен, и Буревич, и Гусин, и все. Но что касается Апокова, то тут тайна какая-то есть. Вот чувствую, что есть тайна. Когда ты мне разговор с Румянцевой про Христа пересказывал, мне один эпизод вспомнился. Давнишний такой эпизод. Так бы я его и не вспомнил, а после твоих новостей с Шаболовки этот эпизод прямо всплыл перед глазами во всех красках. Произошло это лет семь назад, когда Апоков, конечно же, еще не был генеральным директором Российского канала. И у нас с ним были хорошие, дружеские отношения. Ну, во всяком случае, я так думал, что дружеские. Кидальных вариантов между нами еще не случалось. Жил он тогда в шестнадцатиэтажном доме в районе Останкино, совсем рядом с телецентром. Ну и вот.… Как-то поздно вечером после одного банкета он предложил мне поехать к нему заночевать. Время приближалось к часу ночи, а мне предстояло пилить через всю Москву. Так что его предложение было весьма кстати, тем более что все мы здорово напились. Ну, как водится, по дороге что-то еще прихватили. И уже у него дома добавили. Ну все, значит, чин-чинарем, сидят два пьяных мужика на кухне и о чем-то спорят. А-а! Да. Мы клип, помню, только что сдали заказчику, его и обсуждали. Но это не столь важно. Где-то около трех ночи в той самой кухне, где мы сидели, перегорела лампочка… То-се, запасную не нашли. И зажгли свечку. Продолжаем разговор. И тут я не помню точно, что произошло: то ли луна выплыла из облаков, то ли упало что-то… но… гляжу я на Александра Завеновича и узнать не могу. Весь побелел как снег. Глаза огромные, красные. Он без очков был. Смотрит куда-то мимо, и вдруг, представляешь,… притчами заговорил!