Далия Трускиновская - Феминиум (сборник)

– Что это?.. – без голоса спросил Юрий Антонович.

– Поздравляем вас, свидетель. Подсудимый больше не введет вас в расходы. Вам не придется прятаться от алиментов и работать без официального оформления трудовой деятельности. Вы можете вздохнуть с облегчением, – судья улыбнулась. – Вам предстоят десять лет спокойной жизни. А за это время подсудимый одумается и уже не захочет безобразничать.

– Как это – не захочет?!

– Десять лет лишения свободы – хорошее средство для таких подсудимых. Только вы ему порнографических журналов не показывайте – плакать будет.

– Да вы что? Охренели? Как же я теперь?.. – забормотал Юрий Антонович. – Как же я без него?..

– Вы чем-то недовольны? – удивилась Марианна Винтер. – Девочки, он недоволен!

– Пусть он подаст апелляцию, – предложила белокурая Марго. – Помогите ему составить! Только с апелляцией такое дело – ему сперва придется возместить материальный ущерб. Сумма алиментов в первом случае за восемь лет, во втором – за четыре года. Матильда, сделай-ка распечатку.

Перед Юрием Антоновичем положили листок с такими цифрами, что у него глаза на лоб полезли.

– Вот и все, – сказала Марианна Винтер. – Выездное заседание суда объявляю закрытым. Идем, девочки. Мы сегодня неплохо поработали.

– Привет подсудимому! – Марго помахала ручкой. – Вы мою Матрену с собой взяли?

– Как же без нее? Открывай окошко.

Три метлы ворвались в комнату и устремились к хозяйкам. Матильда сложила все бюрократическое имущество в портфели, а портфели пристегнула к отполированным палкам.

– Матрена, Матренушка, – Марго погладила взъерошенные прутья. – Не поминай лихом, подсудимый!

Когда последняя метла со свистом унеслась в окошко, Юрий Антонович посмотрел на узника незримой решетки, схватился за голову, сел и громко заплакал.

«…выплыли острогрудые челны, украшенные головами барсов – зверей Аллат. Бока других были расписаны изображениями глаз – символом Великой. Длинные весла равномерно погружались в свинцовые воды реки и взметались вверх, разбрасывая веера брызг.

Но атаманша не смотрела ни на них, ни на живописные берега. Она сидела на корме переднего челна с серебряным кубком в руке. Кубок был захвачен в недавнем набеге, равно как и невольник, свернувшийся у ног Алтынчач. Каждый раз, когда атаманша прикладывалась к кубку с хмельным медом, ее взгляд падал на стройную фигуру белокурого юноши-склавина, и суровое лицо атаманши теплело. Должно быть, пленник был сыном одной из склавинских княгинь – его руки не были испорчены черной работой, а лицо не знало опаляющего загара. Впрочем, возможно, его бледность была следствием пережитого после пленения. Однако он понимал, что в кругу грубых воительниц Алтынчач была его единственной защитой, и он, подливая в кубок мед из чеканного кувшина, крепче прижимался к ее ногам.

Отшвырнув кубок, Алтынчач вздернула пленника за ворот рубахи, притянула к себе и впилась поцелуем в пухлые губы княжича, чувствуя, как дрожит он всем телом в ее объятиях – то ли от страха, то ли от возбуждения.

Поцелуй прервал резкий хохот. Рыжеволосая Малка, первая над гребцами, пробежав от носа до кормы по поднятым веслам, спрыгнула на дощатый пол ладьи. Алтынчач уже слышала этот смех – нынче ночью, когда решила не отдавать пленника на круг и оставить его себе.

– Что, сладко лизаться с мальчишкой, Алтын? – нагло спросила Малка. – Ты провозилась с ним целую ночь и наутро сама стала слабой, как мужик!

Алтынчач ожгла дерзкую яростным взглядом, но Малку не так-то легко было смутить. Более того. До Алтынчач донеслись смешки и осуждающее: «Она променяла нас на мужика!»

Это был опасный миг. Лихие воительницы, одинаково владевшие саблей и веслом, наводившие ужас и на окрестные селения, и на торговые караваны, как хищные птицы расклевали бы любую, кто выказала бы малейший признак слабости.

Алтынчач поднялась на ноги. Желваки играли на ее обветренных щеках. Глаза воительниц пристально смотрели на нее.

– О великая река Итиль-Ра! – отчетливо проговорила она. – Ты баюкаешь наши ладьи на своей широкой груди, как нежная мать! Ты кормишь нас сочной рыбой, достойной стола ханш и княгинь! Много лет ты берегла нас, насылая попутный ветер, а главное – твои воды приносили нам добычу! Сама же ты не видала никаких подарков от воительниц Танаиса. Так прими же дорогой подарок, Итиль!

Мощным взмахом она подняла пленника и швырнула его за борт. Мгновение – и воды сомкнулись над его головой.

Смех замер в горле Малки. Теперь смеялась Алтынчач – гордо, торжествующе.

– Что приуныли, отродье демониц! Гряньте-ка песню, да повеселее! А ты, Малка, пляши!»

– И это, по-твоему, сценарий? – в голосе продюсера звучал металл. – Совершенно не учитываешь требований момента!

– Но вы же сами говорили – патриотизм, корни, возвращение к истокам… и все такое…

– Был такой разговор. Ну и что? Да, патриотизм нынче в моде. Но надо иногда и мозги включать, а не только за модой гоняться. Во-первых, корни корнями, а денег на костюмные боевики сейчас нету. «Несчастного шахзаде» в прошлом сезоне вытянули, потому что Атлантида вложилась, а нынче иностранных инвесторов нету. Во-вторых… пару лет назад все было бы в порядке. Честно говоря, твой сценарий отвечает глубинным чаяниям народа. У нас кто мужика утопила, та и молодчина. Но теперь, видишь ли, требуют соблюдать политкорректность. Представляешь, какой вой подымут маскулинисты? Оскорбление мужского достоинства и прочая фигня… А уж если пришьют еще антисклавинизм и разжигание межнациональной розни… конечно, у нас за это еще никого не сажали… но хрена с два увидим мы кредиты. Стало быть, допустить такого мы не можем.

Продюсер затянулась крепкой гаванской сигарой «Йеманжа» и тряхнула светлой головой.

– И вообще, что это за мужское жеманство! «Веера брызг!» И что значит «задняя скамья», «дно ладьи»? Термины есть!

– Но кто смотрит, все равно не понимает…

– Без тебя знаю, что основной зритель – это домашние мужья. И те, у кого деньги, тоже это секут. Поэтому кредиты нынче дают только под одеколонные оперы. Вот в этом направлении и работай.

– Хорошо, Настасья бат-Марьям… Понял, Настасья бат-Марьям… До свидания, Настасья бат-Марьям…

Она не ответила, тыкая пальцем в кнопки телефона.

Алей поспешно вышел, чтобы скрыть злые слезы. Попробовала бы она с женщиной поговорить в подобном тоне! А нас они за людей не считают. Хорошо хоть, не выгнала совсем, слава Аллат…

Погода стояла мерзкая – впрочем, ему любая погода показалась бы сейчас мерзкой. А ловить такси – себе дороже. Аванс накрылся, надо экономить. И домой не хотелось. Папа опять начнет зудеть: «Нечего было выпендриваться, выше головы не прыгнешь, все ровесники давно за женами…» Но Алей прежде удавился бы, чем предпочел участь домашнего мужа творчеству.