Олег Ернев - Плата за перевоз

— А как ты думаешь?

— Это они тебя так? — спросил Х-арн, глядя в лицо кентавру. Глаза того вспыхнули ненавистью и страхом.

— Они, — сказал он, и по его грязношерстному крупу прошла судорога. — Клещами рвали, суки! — Он осекся, зажав себе рот обеими руками.

— За что? — Х-арн почувствовал, что та же самая судорога, сбежав с крупа кентавра, перешла в него, Х-арна, и прошла по всем его внутренностям.

— Да была там одна, — нехотя ответил кентавр, уклоняясь от ответа. — Слушай, Х-арн, будь другом.

— Буду, — с готовностью ответил Х-арн.

— Ты все шутишь, парень, а я серьезно.

— Я не шучу, — сказал Х-арн.

— Слушай, Х-арн, у лодочника в погребе есть... — кентавр замялся, — мне, понимаешь, не разрешают. А я... — Он запутался, растерялся.

— Говори толком, — сказал Х-арн.

— Вино. В погребе. За мной следят. Я, понимаешь, в погреб залезть не могу, а ты можешь, а, Х-арн? — Лицо кентавра сделалось жалким, умоляющим, руки кентавра тряслись. «Господи, — с тоской подумал Х-арн, — и здесь все то же самое. И вдобавок ко всему амазонки, кастрирующие кентавров».

— Хорошо, — сказал он. — Я достану вино. Где погреб?

— Иди сюда, — кентавр поманил Х-арна пальцем, суетливо задергавшись.

— А если нас увидят? — спросил Х-арн, чувствуя сердцем, что влезет в такую авантюру, из которой может потом уже и не выпутаться. Это не кооператив, и не иконы, и не фиктивные браки. И тещи здесь не водятся. Но лодочник заклятый враг, и он объявил врагу войну. И это — малая война. А там будет видно. А начинать всегда нужно с малого.

— Не увидят, — сказал, воровато озираясь, кентавр. — Все еще спят. А этот, — он кивнул в сторону дачки, — он всю ночь с твоей женой... пока не рассветет, не встанет.

Они обогнули домик лодочника. Кентавр старался не стучать копытами и оттого ступал смешно, как человек, который ходит на цыпочках. Х-арн даже улыбнулся, несмотря на то, что на душе было тревожно. Кентавр был ему очень симпатичен. Он поднял крышку люка, на которую ему указал кентавр. Из погреба, как из всех погребов на свете, пахнуло могильным холодом, мраком и плесенью. «Вот только... не ловушка ли это? — думал Х-арн, спускаясь по приставной лестнице. — Не захлопнется ли крышка над его головой? А может быть, кентавр раб лодочника?»

— Бочонок, бочонок давай, — услышал он нетерпеливый шепот кентавра.

— Какой бочонок? Где? — Х-арн шарил в темноте, боясь наткнуться на какую-нибудь мерзость. Именно так и получилось, что-то мокрое, холодное и липкое скользнуло по его руке. Мгновенно он отбросил прочь эту слякоть, но рука была запачкана. Рефлекторно Х-арн вытер руку о мешковину, забыв, что ее на нем нет, и оставив остатки гадости на теле. Его всего передернуло, и захотелось вон из этой могилы, на свет, на воздух. И тут он обнаружил бочонок. Бочонок был достаточно тяжел. Взяв его, Х-арн стал взбираться по лестнице. Он отдаст бочонок только тогда, когда выйдет наружу.

— Держи, — сказал он кентавру, стоя возле погреба и глотая чистый, уже разогретый воздух. Но тот сам, не дожидаясь, выхватил у него из рук бочонок, каким-то хитрым точным ударом вышиб из него пробку и, запрокинув голову, стал пить прямо из бочонка. А Х-арн побежал к реке и стал смывать с себя зеленую плесень — тайный и жуткий знак могилы. Когда он вернулся, кентавр все еще пил. У Х-арна сложилось впечатление, что он пил, не оторвавшись ни разу от бочонка. А в бочонке было около десяти литров. Х-арн с удивлением и даже восхищением смотрел на кентавра. Вот это мужик! Х-арн знал в свое время одного мужика: он жил по соседству. Тот на спор выпивал двадцать бутылок пива. Купит ящик и пьет. А спорщики вокруг сидят, сделав свои ставки, и смотрят. Но, во-первых, он пил не спеша, а во-вторых, не спеша закусывал. И потом — то пиво, а ведь это — вино. И Х-арн ведь только сбегал на речку и обратно, и на это ушло не больше пяти минут. «Ну, мужик! — думал Х-арн, — всем мужикам мужик!» Х-арн забыл, что кентавр уже не мужик, в таком восхищении был от его умения. Вино текло по витым колечкам, усам и бороде кентавра, проливаясь на землю, тут же всасываясь в песок. Темное мокрое пятно образовалось под кентавром. Он допил, потряс пустым бочонком и с минуту стоял обалдевшим. Глаза его закатились в блаженном экстазе, сразу увлажнились, струйка слюны вытекла из приоткрытого рта.

— Эй, дядя, — слегка подтолкнул его Х-арн. — Очнись. — Кентавр всхлипнул, как человек со сна, вытер рукою мокрые губы и усы и сказал:

— Хорошо!

— Это я и без тебя понял, — сказал ему Х-арн. — А дальше что?

— Ничего, — убежденно ответил кентавр. — Ничего дальше и не нужно, все. Просто хорошо, и все. — Он отломил от дерева какой-то сучок, вставил его острием в расщелину между дощечками бочонка и, с силой надавив, расширил щель. — Убьет он меня, — сказал он Х-арну. — Убьет. Но пусть докажет, что это я. Вот видишь? Бочонок треснул, и вино пролилось само, верно, Х-арн? — и, забив пробку, он зашвырнул бочонок в разинутую пасть погреба.

— Не знаю, — сказал угрюмо Х-арн, начиная думать, как же быть дальше.

— Ох, драл он меня однажды. — Кентавр начинал пьянеть. — Ты себе представить не можешь, привязал к дереву, словно я ему лошадь какая, и так драл, всю шкуру спустил.

— Кто? — спросил Х-арн.

— Ну кто, кто? Кто твою жену увел? Пить мне не дает, гад, — жарким ненавистным шепотом сказал кентавр в самое ухо Х-арну. Изо рта его пахнуло при этом ничуть не лучше, чем из винного погреба: тем же смрадом, плесенью, гнилостной утробой. «Он совсем больной, — подумал о кентавре Х-арн, — И куда столько пьет? И он что же, ничем не закусывает?»

— Надрал, надрал, а потом отдал амазонкам, — продолжал кентавр. — Там они меня и... и отрезали. — Умное лицо кентавра утратило свою былую осмысленность, исказилось ненавистью. — Суки эти бабы, Х-арн, ах суки, что со мной сделали.

— Это верно, — подумал Х-арн, вспомнив Лидию.

— Спутался я у них там, понимаешь, с одной бабенкой, тоже амазонка была, а у них, понимаешь, Х-арн, нельзя с кентаврами. Ну а нас поймали. Она ко мне по ночам в сарай приходила. Известное дело, баба. А я, понимаешь, по женской части мастак был. Ну зацепил ее, сам знаешь. Понимает, что губит себя, а любит. Любила она меня, Х-арн. — Его влажные глаза увлажнились еще больше, из них выплыли две огромные слезищи и, подрожав мгновение, сначала одна, потом другая, растеклись по щекам.

— Ее в гладиаторши отдали, а меня вот... — Кентавр закрыл лицо руками. — И твою бабу он отдаст амазонкам.

— Лидию? — удивился Х-арн.

— Да, Лидию. Отдаст ее в амазонки. Она смелая. Им такие во как нужны. — По всему чувствовалось, что кентавр не врет. Пора было что-то предпринимать, если он не хочет навсегда потерять Лидию. Но что? Как? Х-арн был совершенно растерян. У него была маленькая надежда, что ему может помочь кентавр, но, глядя на его все больше и больше пьянеющее лицо, он теперь сомневался в этом. И как бы в подтверждение этих мыслей кентавр сказал: