Дэвид Митчелл - Голодный дом

Вот так-то, во всем разобрались. Ну, вперед.

За светлой дверью оказывается не ванная комната, а длинный темный чердак. Темный чердак, похожий на… каталажку? Выглядит как тюрьма. Помещение перегораживает решетка из массивных, в дюйм толщиной брусьев, посаженных густо, на расстоянии дюйма друг от друга. Конец чердака теряется во мраке, лишь у входа из двух окошек в крыше струится тусклый свет. Пахнет какой-то гнилью и хвойным дезинфицирующим раствором, как в камере предварительного заключения в нашем участке. Нащупываю выключатель на стене, за решеткой загорается свет. Маломощная лампочка где-то под потолком освещает кровать, умывальник, диван, стол, стул, велотренажер, каморку с распахнутой дверью, за которой виднеется унитаз. Под грудой одеял на кровати кто-то шевелится – в темноте не разобрать кто. Чердак шириной метров пять, но, похоже, идет по всей длине Слейд-хауса. Я подхожу к решетке, прижимаю лицо к брусьям и вглядываюсь в сумрак.

– Эй!

Мне не отвечают. И кто там – фиг разберешь: он или она. Может, какой родственник полоумный? Так ведь по закону не положено… Нет, придется утром обо всем доложить начальству.

– Эй, вы что здесь делаете? – снова окликаю я.

Кто-то вздыхает, раскладушка скрипит.

– Эй, вы по-английски понимаете? Вам помощь нужна? Вы…

И тут раздается женский голос, тихий-тихий:

– А вы всамделишный?

Человек в своем уме такого вопроса не задаст. Раскладушка стоит где-то посредине чердака, мне видны только щека, рука, плечо, клок седых волос.

– Меня зовут Гордон Эдмондс. Да, всамделишный. Самый что ни на есть настоящий.

Она садится, подтягивает колени к груди:

– Те, кто во сне приходит, тоже утверждают, что настоящие, так что позвольте мне вам не поверить.

Голос унылый, дрожащий, но чувствуется, что дамочка воспитанная.

– Вот как-то раз приснилось, что Чарли Чаплин меня освободить пытается, кусачками для ногтей решетку выламывает.

Сощурившись, она глядит на меня – видно, забыла, как улыбаться.

– А однажды Вивиан Эйрс просверлил дыру в потолке, я через нее на крышу выбралась, он меня к своему планеру ремнями пристегнул, и мы перелетели через Дуврский пролив в Зедельгем. Я проснулась в слезах.

Натужно стонут батареи отопления.

– Гордон Эдмондс? Вы новенький?

Ну точно, дамочка из ума выжила.

– Да, новенький. А вы… вы пациентка?

– Если вы настоящий, то должны знать, кто я такая, – ворчит она.

– Неправда. Я – настоящий, но кто вы – понятия не имею.

Голос превращается в злобное шипение:

– Что, Чудовищу снова развлечений захотелось? Ни за что не поверю, что вы меня спасать пришли. Вот сволочь! Нет, я в эти игры не играю, так ей и передайте.

– Какие развлечения? Какие игры? Вы о ком?

– О Чудовище, вот о ком. По имени я ее называть не собираюсь.

Кого – ее? Неужели речь идет о Хлое? Нет, должно же быть какое-то разумное объяснение.

– Послушайте, я – полицейский. Детектив Гордон Эдмондс, из департамента уголовных расследований полицейского управления долины Темзы. Скажите, как вы здесь оказались? Точнее, как вы думаете, почему вы здесь оказались?

– Детектив в домашнем халате? Под прикрытием расследование ведете?

– Во что я одет – значения не имеет. Я полицейский, ясно вам?

Она, в одной ночнушке, встает с кровати и подплывает к решетке:

– Лжец.

Я отступаю на шаг – а вдруг у нее нож припрятан?

– Вы только не волнуйтесь, прошу вас. Я… я просто хочу понять, что здесь происходит. Как вас зовут?

В узкую щелку между прутьями решетки виден безумный глаз.

– Рита.

Слова вылетают изо рта, как шелковая лента из шляпы фокусника:

– Ни фига себе! Вы – Рита Бишоп, что ли?

Женщина моргает:

– Да. И вы это прекрасно знаете.

Я вглядываюсь, вспоминаю копию фотографии, которую Дебби пришпилила к стене. О господи! Передо мной действительно Рита Бишоп – измученная и постаревшая.

– Столько лет прошло, а она все одну и ту же комедию ломает! – шипит она, обдавая меня уксуснокислым дыханием. – И как ей не надоест!

Голова идет кругом, кровь стынет в жилах.

– И вы с семьдесят девятого года… – начинаю я, заранее боясь услышать ответ. – Вас так с тех пор здесь и держат, на чердаке?

– Нет, – ехидно ухмыляется она. – Сначала меня в Букингемском дворце прятали, потом в балагане гадалки на Брайтонском променаде, а потом на шоколадной фабрике Вилли Вонки.

– Да прекратите вы! – Меня бьет дрожь. – А где Нэйтан? Где ваш сын?

– Вот у нее и спросите! – цедит Рита Бишоп, закрыв глаза. – У леди Норы Грэйер, или как там она себя сейчас величает. Она нас в Слейд-хаус заманила, опоила какой-то дрянью и заперла. А Нэйтана увела куда-то и не признается, жив он или нет.

Она оседает на пол и тихонько всхлипывает.

Мысли в голове путаются. Хлоя Четвинд и Нора Грэйер – одна и та же женщина? Как? Не может быть! А с портретами что за фигня? Зачем она детектива к себе в постель затащила? Зачем заставила по лестнице подняться? Чтобы он портреты увидел? Ради чего все это? Так, спокойно. Слейд-хаус – не полицейский участок, не тюрьма и не психушка. Значит, здесь человека насильно в заточении держат. В подобной ситуации – ни хера себе ситуация! – полагается выйти к машине, вызвать по рации группу поддержки с ордером на обыск и через пару часов вернуться. Только вот дело усложняется тем, что я только что оттрахал тридцатидвухлетнюю убийцу, или похитительницу, или хрен ее знает кто она такая, а значит, сначала надо увести Риту Бишоп куда-нибудь в безопасное место, а потом уж бить тревогу и вызывать наряд в Слейд-хаус. Если я не прав, то Тревор Дулан мне яйца оторвет… Что ж, так тому и быть.

– Миссис Бишоп, вы знаете, где ключ?

Рыдания не прекращаются.

Тут до меня доходит, что вода в душе больше не шумит.

– Миссис Бишоп, прошу вас, скажите, где ключ…

Женщина на полу поднимает голову и обдает меня ненавидящим взглядом:

– Так я и поверила, что вы сейчас клетку откроете – и все. Девять лет! Девять!

Тьфу ты, черт!

– Миссис Бишоп, послушайте, через две минуты вы покинете Слейд-хаус, а еще через полчаса сюда прибудет наряд полиции, и ваше Чудовище возьмут под арест. А наутро и полицейское управление, и Скотленд-Ярд, и криминалисты начнут разыскивать Нэйтана. Ради всего святого, скажите мне, где ключ! Вы же хотите сына увидеть, правда?

Похоже, каким-то чудом я ее убедил. Рита Бишоп усаживается на пол:

– Ключ на крючке висит, у вас за спиной. Нарочно там повешен, чтобы я его видела. Так Чудовищу веселее.

Оборачиваюсь: на стене и впрямь висит длинный блестящий ключ. Хватаю его непослушными пальцами, ключ падает, с тонким звоном ударяется о половицу. Поднимаю ключ, нахожу стальную пластинку замка, врезанного в решетку, вставляю ключ в замочную скважину. Дверь распахивается, Рита Бишоп встает, отшатывается, делает шаг к дверному проему и ошалело глядит на меня.

– Ну, миссис Бишоп, – шепчу я, – пойдемте же скорее. Нам пора.

Пленница, неуверенно ступая, приближается к решетке, хватает меня за руку и выходит из клетки.

– Я… я… – хрипло, надсадно выдыхает она.

– Спокойно, спокойно, – говорю я. – Все в порядке. Вы не знаете, у нее… у них оружие есть?

Дрожащая Рита Бишоп ответить не в состоянии, – вцепившись мне в рукав, она повторяет:

– Мне это не снится, правда? Скажите, не снится?

– Нет, не снится. Пойдемте.

Пальцы с неожиданной силой впиваются мне в запястье.

– И я вам не снюсь?

Если б меня девять лет взаперти держали, я б тоже спятил.

– Нет, не снитесь, – терпеливо отвечаю я. – Пойдемте же скорее.

Она выпускает мою руку:

– Детектив, посмотрите…

– Миссис Бишоп, нам пора.

Не обращая внимания на мои слова, она подносит мне к лицу зажигалку, щелкает.

Вспыхивает тонкий язычок пламени…

…удлиняется, бледнеет и замирает, будто стоп-кадр. Это не зажигалка, а свеча в массивном металлическом подсвечнике, покрытом замысловатыми письменами – арабскими, иудейскими, фиг его знает какими, в общем, иностранными. Клетка исчезла. Мебель исчезла. Рита Бишоп исчезла. Пламя свечи – единственный источник света. Чердак скукожился, в нем темно, как в гробу в заваленном подземелье. Стою на коленях, будто окаменел, и совершенно не понимаю, что происходит. Пытаюсь шевельнуться, но даже пальцем двинуть не могу. Язык не ворочается. Мое тело – клетка, а я в ней заперт. Все отказало, осталось только зрение и мозг. Вот и соображай! Нервно-паралитический газ? Инсульт? Каким-то ядом опоили? Черт его знает. Соображай быстрее, болван! Тоже мне, детектив. В темноте проступают три лица. Прямо напротив, за пламенем свечи – я в халате покойника. Значит, там зеркало. Слева от меня – Хлоя, в какой-то толстой накидке с капюшоном. Справа… тоже Хлоя, только мужик. Похоже, брат-близнец – в такой же накидке, блондин, смазливый, как фотомодель, этакий пидорок-гитлерюгендовец. Оба стоят неподвижно. Рядом с пламенем свечи завис бурый мотылек – будто застыл в воздухе. Застыл во времени. Я не сплю, – пожалуй, это единственное, в чем я уверен. Значит, вот как Гордон Эдмондс с ума сошел.