Владимир Михайлов - Вариант «И»

– Пожалуй, нет, – ответил Изя задумчиво. – Если судить по мне, то ты скорее всего прав. Сколько лет я уже там – и до сих пор России из меня не выбьешь; и никогда не выбьешь, это я совершенно точно чувствую.

Наташа взяла меня под руку:

– Идемте. Мне вовсе неохота представать перед государем, запыхавшись и вытирая пот. И там понадобится время, чтобы привести себя в порядок. Там есть – где?

– Найдется, – успокоил ее я.

– Скажи, – спросила она, – а ты подумал, как ты будешь представлять меня Государю? Каков мой статус? Я что-то не уверена…

Я поцеловал ее – крепко, долго.

– Представлю самым благопристойным образом, уж поверь. Единственно возможным. Если ты не против, конечно.

Она все-таки немножко подумала. Самую малость, но все же.

– Я не против.

На запись, приведенную в начале этой главы, я наткнулся совсем недавно, а прослушать ее удалось только вчера, когда голосование уже заканчивалось, и электроника недвусмысленно показывала, что Искандер победил, как говорится, одной левой. А когда я наконец выключил шарманку – мне стало грустно. И чувство грусти не прошло за ночь и сохранилось по сей миг.

Нам кажется порой, – думал я, – что мы придумываем что-то сами, действуем, добиваемся результатов и таким образом влияем на ход истории. А потом оказывается, что были мы всего лишь фигурками на доске: и хотя фигуры эти обладают разными рангами, от пешки до короля, – все равно, они остаются фигурами, чаще всего даже не замечающими, что есть некто, кто их передвигает. И меня, в звании если не ферзя, то уж ладьи точно, и даже Искандера с его теперь уже королевским титулом – вернее, царским. И добро бы это еще был Господь Бог; но это тоже люди, просто мы знаем о них еще меньше, чем о Всевышнем.

Меня, как фигуру, двадцать с лишним лет тому назад сделали Вебером, послали за рубеж; двадцать с лишним лет я колесил по свету, то Вебером, то Салахом Китоби, да мало ли кем еще, творил ас-салат в мечетях, разговаривал с эмирами и рассуждал о божественном с улама, спасался от киллеров и разыскивал корни заговоров против тогда еще никому не известного (кроме работников немногих, но очень серьезных спецслужб – ибо ничто в мире не остается сокрытым от их внимательного взгляда и острого слуха) будущего царя всея Руси Александра Четвертого – ради чего? Ради того, чтобы сейчас тут, среди русских святынь, медленно погружаться в вязкую смолу разочарования? Да стоило ли?

А впрочем, как сказано в суре «Звезда», айяте пятьдесят пятом: «В каком же благодеянии Господа своего ты сомневаешься?»

Аллах акбар.

Подъехали. Близ Спасских ворот я остановился; спутники мои тоже. Уже явственно ощущались пристальные взгляды из-под арки.

– Ты что? – спросил Седов. – Вот теперь мы точно опаздываем, тебе не кажется?

– Мне ничего не кажется, – сказал я. – Просто расхотелось.

– Почему? – спросила Наташа; ей, чувствовал я, не терпелось побывать вблизи власти, при дворе, людей посмотреть и себя, в официальном статусе не просто чьей-то жены показать, но пресловутого Акимова; выглядела она для такого явления народу, по правде сказать, прелестно. И, наверное, было бы жестоко лишать ее такого удовольствия.

– Да вы идите, – сказал я. – У вас же приглашения.

– В чем дело все-таки?

Я пожал плечами: мне и самому не совсем ясно было, что это вдруг на меня накатило.

– Там праздник, – попытался я объяснить. – А чему радоваться? Ну, один ушел – другой пришел, сытые чинодралы уйдут – набежит куча голодных, и все пойдет, как веками шло – вот и весь хрен по деревне. Какой же праздник? Ты, Изька, другое дело: уедешь к себе, будешь строить Иудею – а нам с Наташкой чем прикажешь заняться? Сочинить себе очередную легенду? Так это мне давно уже надоело. А еще что?

– А-а, – сказал Седов-Липсис. – Ну от того, что подобно английскому сплину, есть национальное лекарство: надраться до положения риз. По-богословски, как говорил Рабле. Потому что, милый мой генерал, на самом деле тебе просто обидно: там все уже собрались, нет лишь тебя – и никого это не волнует, никто не бегает и не кричит челяди: «Сей момент разыскать моего любимого Акимова!» Но в нашем возрасте рассчитывать на благодарность великих мира сего было бы просто смешно. Я вот привезу нашим Иудею – думаешь, из меня сделают национального героя? А этого не хочешь?

И он показал – чего именно.

– Фу, – сказал я. – При даме! Морской офицер!

– Ты прав, – согласился Изя. – Тысяча извинений, мадам. Но вот именно поэтому я и говорю: необходимо надраться.

– Ладно, – сказал я. – Принято правильное решение. Пойдем и надеремся по-российски.

И я повернулся к воротам спиной.

– Эй, – сказал Изя. – Ты меня огорчаешь. Что, собираешься за свои лакать? Еще не хватало. А там ведь бесплатно! За счет короны!

Я подумал.

– И правда. Чего это еще за кровные пить? Пускай казна платит!

И мы повернули и вошли в ярко освещенный проход; ноги мои уже заранее стали как бы заплетаться – не раз испытанный признак того, что назад сами идти не захотят.

Сказано в суре «Собрание», айяте десятом:

«А когда кончена будет молитва, то расходитесь по земле, и ищите милости Аллаха, и поминайте Аллаха часто, – может быть, вы будете счастливы».

Но в следующем айяте говорится:

«А когда они увидели торговлю или забаву, то устремляются к ним и оставляют тебя стоящим».

Ладно. Постою.

Такие вот дела.

Времена меняются… (лат.)

советник (ит.).

десь живут львы (лат.).

не правда ли? (нем.)

Что и требовалось доказать (лат.).

Чудесно (нем.).

Слушаюсь! (нем.)

Слово мужчины! (нем.)

понимающим достаточно (лат.).