Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова

Не было никаких ошибок. Был я, такой, каким уродился. И остаюсь таким же, только не это главное. Они забыли? Да. Но я – помню. И любая встреча, любой разговор, любые взаимоотношения с теми, кто окружал меня раньше, будут нести отпечаток моей памяти.

Хэнк. Мудрый, справедливый, надежный, благородный. Ум, честь и совесть нас обоих. С ним все по-другому: его я ведь устраивал прежде. Полностью. А сейчас он смотрит на меня так, будто…

– Ты боишься трудностей, Фрэнк. Просто боишься.

Трудностей? Боюсь? И это говорит человек, ради которого я…

Дом, учеба, работа, общество – не это мне нужно, Хэнк. Мне нужен ты прежний. Прошлый. Тот, каким я тебя помню и каким старался вернуть к жизни. Друг. Не надзиратель, не куратор, не опекун, не благотворитель, а всего лишь друг. Почему именно сейчас ты пытаешься быть кем угодно, только не им? Неужели я снова ошибся? Неужели воспоминания подвели? А может, мы с тобой никогда и не были знакомы по-настоящему?

– Конечно, заново учиться – лениво, ведь ты все уже проходил, так, Фрэнк? Пустая потеря времени и сил, вот как ты думаешь. Потом же ещё придется ждать ещё месяцы, может, даже годы, чтобы подняться обратно… А самое страшное, придется работать! Трудиться в поте лица, доказывая свое право быть там, где хочешь. Гораздо проще лежать в грязи и ныть, что тебя никто не понимает!

– Уходи.

Многое можно сказать. И наверное, до него в конце концов дошло бы, о чем я думаю.

Трудности? В прохладном уютном офисе сидеть приятнее, чем черпать черный студень из отстойников. Только второе приносит пользу не лично мне, и даже не двум-трем моим знакомым, а большему количеству людей. Всему городу. Малый вклад в общее благоденствие? Пусть. Этим тоже кто-то должен заниматься, почему не я? Чем я лучше того же Хозе? Хуже. У меня даже девушки теперь нет, не говоря уже о шумной, настырной, утомительной, но все-таки дружной и любящей семье.

– Уходи. Иначе..

– Иначе что?

Вызов? Нет. Сомнение. В соответствии друг другу моих слов и дел.

– Иначе я тебе помогу это сделать.

Она быстрее догадалась, к чему все движется. Выскочила вперед, растопырилась, тряхнула проволокой кудрей:

– Только попробуй к нему прикоснуться!

Одно тело, щуплое и легкое, летит на стену, ударяется и сползает к полу, поскуливая. Второе отправляется вниз, по ступенькам, отсчитывая каждую доску.

– Я не дам, слышишь? Не дам!

Одно летит в сторону, второе – вперед и вниз.

– Ты знаешь, что я сделаю, если понадобится! Теперь, когда вспомнила, кто ты такой!

Оба летят вниз. К порогу. За него. Кубарем.

– Если сделаешь хоть шаг…

Стеклянная галерея призраков будущего, наводнивших дом, показывает, что произойдет, значит, Лил угрожает впустую. Ничего она не сможет. Или не успеет, или начнет колебаться, неважно. Когда начну действовать, все случится только так, как вижу я. Если начну.

– Уходи. Уходите оба.

Смотрит неверяще, будто ждет подвоха. Оборачивается к Хэнку. Встречает его взгляд, взволнованный и… О да, восхищенный. И конечно, начинает таять.

– Наверное, нам и впрямь лучше уйти, сеньорита.

Она этого заслуживает. Восторгов. Аплодисментов даже. Но своей женщине я такого не позволю. Никогда. Только наоборот и никак иначе. Защищает мужчина, это его долг. Святой и священный.

Спускаются они медленно. Хэнк ещё недостаточно уверенно себя чувствует на ногах, а Лил даже дышит ему в такт, смиряя природную живость.

Жаркое или что-то там, в кастрюле, остывает и пахнет все слабее. Надо будет снова подогревать, наверное. Когда проголодаюсь.

Драные занавески вздрагивают от прикосновений ветра, то закрывая пыльной вуалью происходящее на улице, то снова выставляя на обозрение.

– Вот так лучшие женщины и уходят. С лучшими друзьями.

Фелипе стоит, прислонившись к стене. С очередной бутылью в руке, конечно. Только почему-то не торопится пить, а задумчиво смотрит в ту же сторону, что и я.

– Ты уж извини, я тут… Да и глухой услышал бы, что уж говорить.

Это точно. Мы же не понижали голос, особенно ближе к финалу разговора.

– И второй раз извини. Ты ведь остаешься, а я этому рад.

Вышли на улицу. Остановились. Кажется, Хэнк оглянулся. На дом. На кухонное окно.

– А ещё знай, на всякий случай… Как решишь, так тому и быть. Указывать не стану. Вот посоветовать могу. Если понадобится.

Уходят. И я знаю, что через шаг Лил и Хэнк придвинутся друг к другу чуть ближе. Через два её ладошка робко ткнется в его пальцы. Через три…

Я вижу, что будет с ними. И я могу сделать так, чтобы ничего этого никогда не произошло.

– Хотя, пожалуй, первый совет дам сразу, безо всяких вопросов.

– Какой?

– Забудь.

– О чем?

– О том, что сейчас с вами всеми было. Дело молодое, глупое. Жалеть ещё будете.

– А вдруг не будем?

– Тогда и вовсе запоминать незачем!

Если учесть, что память порой приносит больше проблем, чем беспамятство… Пожалуй.

На улице пусто. Ни души. Вот оно, настоящее. Чистый лист.

Все заново?

Нет, потому что жизнь – история с продолжением. И никак иначе.

Жизнь прошлая (исп.)

Дорога (исп.)

Улица (исп.)

Обособленная часть поселения, город (исп.)

Дом (исп.)

Имеется в виду святой Франциск Ассизский.

Малыш (исп.)

Жизнь новая (исп.)

Воловий мыс (исп.)

Девушка, девица (исп.)

Жизнь общественная (исп.)

Рыбный порт (исп.)

Мамбо говорит о Petro loa, самом кровожадном и безжалостном семействе духов.