Лазарь Лагин - Майор Велл Эндъю

– И что? – спросил кудлатый.

Я пожал плечами.

– Они его сожгли? – спросил кудлатый.

Я отрицательно покачал головой.

– Противно! – промолвил после коротенькой паузы кудлатый.

– Что ж, – вздохнул я, – давайте хоть на несколько часов знакомиться.

– Джек, – представился кудлатый. – Джек Смит. Литейщик.

– Фергюс Дэвидсон. Слесарь, – мотнул головой лысый и снова надолго замолк.

– Вы с этого завода? – кивнул я на развалины велосипедного завода.

– Подымай выше, с сэнткетринских доков! – горделиво ответил кудлатый.

Я поразился не на шутку:

– Вы хотите сказать, что вы пробрались сюда из Лондона?

– Потомственные почтенные кокни! – ответил оборванец таким тоном, словно он отрекомендовался пэром Англии.

– Нас, докеров, голыми руками не возьмешь! – снова разгорячился он. – Мы, с вашего позволения, сэр, не бараны… Мы пораскинули мозгами и решили действовать… В нашем союзе…

Он вдруг замолк, вопросительно глянул на Дэвидсона, словно спрашивая, можно ли выдать мне военную тайну. Лысый утвердительно кивнул, и тогда кудлатый Смит простодушно поведал мне такое, от чего у меня потемнело в глазах.

Оказывается, лондонская чернь, и не только лондонская (кудлатый намекнул, что уже имеется договоренность и с Бирмингемом, и с Глазго, и с Манчестером, и с горняками Уэльса), собирается на свой страх и риск вести войну с марсианами. На манер испанских гверильясов. Нетрудно понять, что значит такая борьба в условиях капитуляции армии и к чему такая борьба может в конечном счете привести. Предо мной устрашающим призраком встала Парижская коммуна. Я содрогнулся, представив себе, к чему скатится бедная Англия, если вдруг случится чудо и эти ист-эндовские гверильясы победят марсиан. Чернь у кормила государственной власти!.. Лорд-канцлер – литейщик!.. Сапожник – в палате общин!.. Дети поденщиков и лакеев за одной партой с моими детьми!.. Моя жена – на файв о'клоке у кухарки!.. Все, что есть в Англии родовитого, богатого, просвещенного и тонко думающего, под пятой у торжествующего простонародья!

Нет, нет и еще тысячу раз нет! Пусть лучше все летит в тартарары, пусть Англия станет даже самой заурядной провинцией великой Марсианской империи, пусть нами правят немцы, американцы, французы, но только не взбунтовавшаяся безграмотная чернь! В каком поистине величественном ореоле предстали предо мною профессор Тьер и генерал Галифе, которые имели мудрость и мужество призвать пруссаков против сорвавшейся с цепи закона и религии парижской голытьбы!

Эти мысли буквально раскалывали на части мой мозг, а Смит с упоением разворачивал передо мною свои воинственные и столь далеко идущие планы. Как я ни старался сохранить на своем лице внимательное и даже благожелательное выражение, оно все же время от времени поневоле мрачнело, и кудлатый думал, что это потому, что я не верю в выполнимость столь заманчивых планов. Он амикошонски хлопал меня по плечу, он старался меня подбодрить! А я с тоской мечтал о той сладостной минуте, когда милосердные щупальца избавят меня от этого вонючего общества грязных и страшных плебеев…

Наша боевая машина уже давно продолжала свой путь на левом фланге каре.

– Я бы отдал жизнь за то, чтобы принять посильное участие в нашей общей борьбе, – сказал я, надеясь узнать, где и как можно будет найти штаб этих заговорщиков.

– Здесь, в корзине? – усмехнулся лысый.

– Я сегодня ночью снова попытаюсь бежать, – перешел я на шепот, то и дело с подчеркнутой опасливостью оглядываясь на иллюминатор.

– Вы все-таки считаете, что есть шансы? – загорелся приунывший было кудлатый.

– К сожалению, мы ничем не рискуем.

– Вот то-то и оно! – жарким шепотом поддержал меня кудлатый. – На всякий случай запомните адресок. Может, вам в Лондоне пригодится… Он снова глянул на лысого, испрашивая у него разрешение, и лысый снова разрешил. – Олдгейтхайстрит, угол Миддлэссексстрит… Запомнили?.. Второй дом от угла, там, где «паб»,[3] забыл вдруг, как он называется…

– «Голубой лев», – подсказал лысый.

– Правильно, «Голубой лев», во дворе спросите инженера Стеффенса…

– Инженера? – неприятно поразился я. Мне было дико представить себе образованного человека в компании с подобным отребьем.

– Инженера, – подтвердил кудлатый. – Расскажите, что мы с Дэвидсоном уничтожили марсианскую машину… Это придаст ребятам бодрости… А может быть, нам повезет и всем троим удастся убрать ноги подальше, тогда нам с вами, сэр, большущие дела еще предстоят!..

Тут его взгляд впервые остановился на уголке корзины, в котором были сложены мои запасы. Он мог спросить, что это такое, и тогда я влип бы в неприятную историю.

– А что, если нам выпить по стаканчику брэнди? – спросил я с неплохо разыгранным радушием. – Все-таки веселее станет на душе…

– Брэнди? – удивились оба джентльмена.

– Осталось от вчерашнего парня, – соврал я.

И снова мне на выручку пришли мои верные и мудрые союзники!

Я увидел в иллюминаторе две пары неподвижных черных глаз и табличку, на которой был изображен какой-то знак.

Судя по обстановке, это мог быть знак вопроса. Во всяком случае, я страстно хотел, чтобы это был именно знак вопроса. В таком случае у меня спрашивали, достаточно ли я выведал у наших пленных, не пора ли с ними кончать.

– Глаза! – закричал я страшным голосом. – Вы видите, они на нас смотрят! Сейчас они нас будут забирать к себе внутрь цилиндра, двоих из нас… Это их дневная порция – два человека… Надо спасаться!

И я стал суматошно «помогать» то одному, то другому взобраться на край корзины. А когда они заметили взметнувшиеся к нашей корзине щупальца, было уже поздно.

Через мгновение щупальца обхватили обоих воинствующих ист-сайдских джентльменов.

– Не забудьте, – крикнул мне, уже находясь высоко над корзиной, кудлатый Смит. – Инженер Стеффенс! Угол Олдгейтхайстрит и Миддлэссексстрит!.. И скажите, что мы умираем с гордо поднятой головой!..

– Не забуду! – весело крикнул я им в ответ. – Приготовьте ему место потеплее в аду, вашему инженеру Стеффенсу и всей вашей банде!

– Я вас не понял! – успел еще переспросить кудлатый, пока медленно отвинчивалась крышка цилиндра. – О чем это вы?.. Громче!..

– Будьте вы оба прокляты вместе с вашим грязным Дэвидсоном! – заорал я с диким торжеством. Если бы вы видели их лица!..[4]

Суббота, 27 июня. Час пополудни.

Это была моя мысль – выйти на побережье, чтобы отрезать противнику путь эвакуации на ту сторону канала. К сожалению, они или не захотели со мной согласиться или плохо меня поняли.