Сергей Арно - День всех влюбленных

Максим оставил машину на третьей линии, а сам пошел пешком проходными дворами, скрываясь от назойливого Обжоры, который обычно следовал за ним как хвост. Максим побаивался этого преданного Матильде угрюмого типа. Было не очень понятно, зачем Матильда прикрепила к нему Обжору — то ли для того, чтобы он охранял его, то ли для того, чтобы следил. Последнее было, пожалуй, более вероятно: по наблюдениям Максима женщина она была ревнивая.

Хотя Максим и приказал Обжоре сидеть в машине, но он, конечно, не послушался. Максим видел, как он стал звонить по телефону, после чего побежал за ним вдогонку. Но Максим с детства хорошо знал проходные дворы и парадные Васильевского острова — его здесь фиг поймаешь. В окно парадной он пронаблюдал, как Обжора, не разбирая дороги, шлепая по лужам, пробежал мимо, бросил недокуренную сигарету на пол и спустился по лестнице.

— Катастрофа! Неужели это ты?! — обрадовался Сергей, распахнув дверь мастерской.

На нем был передник весь перемазанный масляными красками, на голове плюшевый берет, в руке он держал кисть. Судя по всему Максим оторвал его от работы.

Максим прошел в мастерскую друга. Большое помещение около 80 метров было заставлено бюстами революционных вождей прошлого века. Мастерская имела множество закутков, стеллажей с редкостями в виде заспиртованной гадюки или уродливого младенца в колбе, древней византийской вазы из глины, полутораметровой иконы Николы Чудотворца новгородской школы XVIII века. На старинном столике с бамбуковыми ножками — треснувшая скрипка какого-то знаменитого скрипичного мастера рядом с пробитой немецкой каской войны 12 года, метровые африканские массаи из железного дерева, арбалет на стене, чучело скунса на полочке рядом с игольчатой рыбой-шар и тут же древний фолиант на латыни неизвестно какого века, ну и, конечно, картины, картины… Словом, обычная мастерская художника… Да, еще челюсть неандертальца, которой хозяин очень гордился.

В одном из закоулков окоченела живая обнаженная модель в бесстыдной позе куртизанки. Она улыбнулась Максиму вымученно.

— Вы знакомы? Это модель Люда, — всех женщин, с которыми у него были близкие отношения, Сергей называл моделями. — Ну, садись, дорогой, я сейчас кофе поставлю. А то не виделись уже, катастрофа! полгода, наверное.

Сергей положил кисть на табуретку и пошел в угол мастерской, где у него стояла плита. Максим, сняв пальто, повесил его на рога марала, выросшие из головы животного, прибитой к стене, и уселся на огромный диван возле журнального столика.

— Сережа, ну я пойду тогда, что ли! — крикнула модель Люда, не меняя бесстыдной позы.

— Конечно, Людочка, — отозвался от плиты Сергей. — Ко мне старый друг пришел, ты уж извини.

Люда неторопливо, как-то уж очень тщательно стала одеваться, периодически исподтишка поглядывая на Максима, сидевшего напротив, а ему было неуютно в присутствии одевающейся незнакомой женщины. Наконец, она оделась и, махнув на прощание рукой, ушла.

— Твоя бывшая жена пропала, — сказал Сергей, наливая кофе в маленькие чашечки.

— Ее мать ко мне приходила, — сказал Максим. — Скоро ведь День всех влюбленных.

— Да, да… влюбленных, — рассеянно повторил Сергей. — Я слышал, ты женился. — Максим кивнул. — Я вообще черт-те что слышал. Прибегала Марина, говорила какие-то странные вещи о твоей избраннице, катастрофа. Я не понял даже — врет, свихнулась от горя или навыдумывала себе.

— У нас все вполне серьезно, — ответил Максим, помешивая ложечкой в чашке с кофе. — Я женился по любви и не жалею об этом. Но давай лучше не будем на эту тему.

— Ну не будем, так не будем. Слушай, а подари своей новой жене картину мою на День всех влюбленных. Я тебе по дружбе недорого.

— Нет, у меня другой подарок.

Сергей закурил, встал и прошелся по комнате до окна, потом снова сел напротив Максима.

— Слышал я, что она, ну жена твоя новая, такая… ну как бы это сказать…

— Ну да, она полная, — сказал Максим как-то безразлично. — Ты это хотел знать? Здесь Марина совершенно права, в Матильде сто сорок девять килограммов. Но, видишь ли, это такая женщина, которая открыла мне много нового в этом мире. Того, например, что я не знал никогда и не узнал бы и жил, а потом умер. Она открыла мне вкус к жизни. Ты знаешь, я ведь теперь очень люблю людей. Я понял, что любовь к людям и к человечеству в целом это самое главное в жизни всякого человека. А зачем я жил целых тридцать восемь лет, теперь я не знаю. Мне кажется, я прожил их зря.

— Чего-то ты брат непонятно изъясняешься.

Сергей снял берет, бросил его на стул, сделал глоток кофе, глубоко затянувшись дымом, встал и подошел к окну. Секунду постояв, пошел к двери, потом, развернувшись пошел обратно к окну. Максим безразлично, не поворачивая головы, одними глазами следил за своим другом, совершающим променаж по мастерской. Он знал эту его странную привычку.

— Кроме того, что она научила меня любить людей, она открыла для меня вкус к еде. Не тот примитивный прием пищи, к которому привыкло большинство людей, а тот который приносит истинное блаженство.

— Катастрофа, чревоугодие — вот радость! — бросил походя Сергей. — Всегда не понимал обжор.

— Чревоугодие, тем более обжорство, не имеет с этим ничего общего, — возразил Максим, поднеся чашечку с кофе к носу, понюхав и поставив на место. — Вот попробую объяснить на простом примере. Есть инстинкт размножения, а есть изощренный секс с применением разных там приспособлений, экспериментированием. Это ведь не просто заштампованный набор движений.

— Ну-у… Секс ты с едой не равняй. Секс — это высшее удовольствие, ведущее к блаженству. И выше его, пожалуй… — Сергей на секунду остановился и задумался. — Только смерть. Пожалуй, оргазм это и есть маленькая смерть. Да, пожалуй, микро взрыв в человеке на грани со смертью.

Кажется, эта мысль ему очень понравилась, он цокнул языком и вновь решительно двинулся в путь по мастерской. Неутомимость, с какой он вышагивал ежедневно по восемь километров, всякому впервые оказавшемуся у него в мастерской казалась сначала болезнью психики, но к которой скоро можно было привыкнуть.

— По сути, голод развивался теми же путями, что и половой инстинкт, — продолжал Максим. Он вынул из кармана серебряный портсигар и, достав из него сигарету, закурил. Теперь он курил только определенный сорт сигарет, привозимых из Непала, и не чаще, чем пять раз в день, чтобы не притуплять вкусовые ощущения. — Половой инстинкт, развиваясь в сторону изысканности и изощренности, со временем превращается в секс, а чувство голода не просто в его удовлетворение любыми способами, а в кулинарию — искусство приготовления пищи и культуру ее поедания, а голодный дикарь — в утонченного гурмана — любителя изысканных блюд.