Дэвид Малькомсон - Человек, который убил Гитлера

Этот человек мог забраться на свою виллу в Берхтесгадене или спрятаться в другом своем убежище, в фантастическом Адлерхорсте на утесе Кельштейн. Он мог завоевывать и грабить, — делать с Рейхом все, что ему вздумается, но где бы он ни был, он мог только наблюдать за тем, как живут другие люди, не живя по-настоящему сам.

Это навело Северина Брауна на мысль, что если Гитлер не будет уничтожен раньше, он в один прекрасный день сам уничтожит себя.

Он наблюдал за Гитлером. Он наблюдал за Гоффманом. Он изучал их так же внимательно, как когда-то изучал нервную реакцию у морских свинок, будучи еще студентом.

Вот через комнату прошла женщина — высокая, золотоволосая, с полной упругой грудью, налившейся как два зрелых плода под тонким шелком платья.

Генрих Гоффман окинул ее профессиональным взглядом и одобрил: его собственная жена, «Тутти», тонкая и худощавая, была однажды избрана королевой на конкурсе красоты.

Адольф Гитлер что-то сказал своему другу, захихикал и заерзал на стуле.

Северин Браун, нет, доктор Моллер много раз наблюдал это странное замешательство у ненормальных в сексуальном отношении мужчин, когда они находились в присутствии женщин.

Теперь Северин Браун опять понял, что мог подразумевать Фриц, когда говорил, что фюрер не любит смеха в своем присутствии.

Конечно, фюреру было гораздо приятнее выслушивать только похвалы.

Северин Браун вспомнил теперь еще много всяких вещей, о которых он слышал раньше.

Он вспомнил, как кто-то рассказывал о постоянном волнении Геринга и Геббельса, пытавшихся найти своему вождю подругу.

Одно время у всех на виду была смуглая Лени Рифеншталь с глазами как звезды. Она забавляла фюрера до тех пор, пока не выяснилось, что те же самые соблазнительные взгляды, которыми она обдавала фюрера, она расточала молодым спортсменам, участникам олимпийских игр.

Потом говорили о фрау Вагнер, которая, однако, отвергла предложение фюрера.

Потом была какая-то странная история с племянницей фюрера, молоденькой Г ели, покончившей с собой.

Была и еще история с англичанкой Юнити Валькирией Мидфорд, которую одно время уже называли невестой фюрера.

Теперь Северин Браун знал, что какая бы женщина не стала женой фюрера, ее брачная жизнь была бы только фикцией.

Браун вспомнил также рассказы других чернорубашечников о том, что фюрер любит на своих приемах спаивать гостей и затем наблюдать, как они теряют контроль над собой…

О том, как он тратит баснословные деньги на декорирование своих комнат, а затем уродует их безобразными подушками, которые вышивает ему сестра…

…О том, как он декламировал на открытии ресторана своего брата и распугал всех клиентов.

…О том, как он учился ораторскому искусству у актеров государственного театра и пользовался Брукнером для усовершенствования своих речей…

…О том, как во время некоторых своих публичных выступлений он до того увлекался, что этот же самый Брукнер должен был держать его сзади… (эти кадры были потом вырезаны из фильмов).

…О том, как он запретил своим согражданам бросать в него цветами из опасения, что в букетах могут быть спрятаны гранаты…

…О том, как он один раз чуть не упал в обморок на Олимпиаде, когда одна эксцентричная американка бросилась поцеловать его… (Фюрер вообразил, что она бросилась на него с ножом).

Все эти маленькие истории сами по себе не имели никакой ценности, но, будучи связанными в одно целое, они приобретали известную значимость для характеристики состояния рассудка фюрера.

Анализируя всю раскрывавшуюся перед ним картину, Северин Браун невольно содрогался.

Он не мог не чувствовать, насколько он был мал для того, чтобы распутать этот страшный узел.

Больше того — он знал, что сам он давно уничтожен, что его нервы давно сгорели и умерли.

И все же в нем еще жило что-то, что не могло исчезнуть, что было необходимо для него и… для фюрера.

Северин Браун отодвинул чашку, оглядел осторожно зал и заметил, что Гитлер и Гоффман уже вышли.

Тогда он позвал кельнера, заплатил по счету и вышел на улицу.

Здесь он мог спокойно вздохнуть.

Вечерний воздух был прохладен и свеж. Он приятно обвевал его разгоряченное лицо.

Наконец настала та незабываемая неделя, когда Северин Браун добился исполнения своего заветного желания.

Он был назначен в особый отряд телохранителей Гитлера.

Он заработал это повышение неимоверным усердием, — усердием работы.

Он шпионил и посылал доносы, в результате которых безвинных людей посылали на казнь.

Он избивал людей — мужчин и женщин, детей и стариков.

Он сумел доказать всем, что умеет убивать и не знает ни жалости, ни пощады.

Новая жизнь его мало чем отличалась от старой.

Казарма была такая же голая и холодная, лица новых товарищей такие же серые и хмурые, с редко улыбающимися ртами.

Здесь только было больше взаимного недоверия и боязни откровенности.

Это положение еще усиливалось благодаря тому, что все сто человек постоянно находились вместе днем и ночью.

По временам Северин Браун жалел о том, что он знал о человеческом рассудке.

Как легко приручался этот рассудок, как быстро он превращался в слепое орудие чужой воли. И как легко он поддавался навязчивым идеям.

По ночам, когда все было спокойно вокруг, некоторые телохранители слышали вдруг чей-то шепот, видели тени, взбиравшиеся по стенам.

Другие слышали треск ружей, слышали крики и стоны умирающих людей.

То же самое было и с Брауном.

Иногда, преследуемый во сне этими видениями, он вскакивал с постели и холодный пот катился по его лицу. Очнувшись, он обычно громко ругался, отгоняя богохульствами ложь кошмара.

Иногда ему становилось страшно за самого себя — до того обманывали его чувства.

Так, один раз, днем, он увидел перед собой Грету в новой желтой шляпке… услышал ее голос…

В другой раз к нему подошел тот, настоящий Северин Браун, и потребовал, чтобы ему возвратили его имя. Он хотел, чтобы это имя было с ним в могиле.

А вчера мимо него в кабинет Геринга прошел человек в черной с серебром форме, странно похожий на Эриха Францеля.

Браун так хотел окликнуть его, прикоснуться к нему, почувствовать твердое пожатие его руки — руки Эриха Францеля.

Но Эрих в форме… — как это надо было понять?

Тут он, однако, заметил двух переплетенных змей на плечах тужурки — значок военного врача.

Значит, это был действительно Францель.

Эрих Францель, прибывший в Берлин для познания новой мудрости. Эрих с его молодым лицом и лимонно-желтыми волосами. Почему он оказался здесь? Может быть, за ним специально послали. Люди такого чисто арийского типа были особенно нужны.