Роберт Уилсон - Джулиан. Рождественская история

Папа был неразговорчивым человеком, большинство его советов касались практических вопросов управления конюшнями. Я засомневался, стоя на одном месте, пока Джулиан метнулся к винтовкам, танцуя среди выживших змей, словно дервиш. Резервист, почуяв недоброе, двинулся за ним, и тогда я вспомнил единственный совет отца, которым делился с Джулианом: «Хватай ее там, где должна быть шея, позади головы, не обращай внимания на хвост, как бы тот ни бился, и ударяй по черепу, сильно и часто, чтобы подчинить ее».

Так я и делал — пока не обезвредил угрозу.

Джулиан тем временем подхватил оружие и выбрался из заселенной змеями части раскопа.

Он в некотором изумлении посмотрел на резервиста, кулем валявшегося у моих ног, на кровь, текущую с его головы, которую я «бил часто и сильно».

— Адам, я когда говорил про совет отца, вообще-то имел в виду змей.

— Змей? — Несколько все еще извивались в яме, но я напомнил себе, что Джулиан на самом деле очень мало знал о природе и разнообразии пресмыкающихся, и объяснил: — Это пятнистые полозы. Большие, но совсем неядовитые.[16]

Джулиан наконец успокоился, зрачки его уменьшались по мере усвоения информации. Потом он снова посмотрел на тело солдата:

— Ты его не убил?

— Надеюсь, нет.

Мы разбили новый лагерь в другой части руин и стали присматривать за дорогой, а на рассвете увидели единственную лошадь и всадника, приближающихся с запада. Это был Сэм Годвин.

Джулиан поприветствовал его, размахивая руками. Сэм подъехал ближе и с облегчением посмотрел на своего ученика, а на меня — с любопытством. Я покраснел, вспомнив, как прервал его молитвы (как бы неортодоксально они ни выглядели с подлинно христианской точки зрения) и как позорно отреагировал, узнав о его истинной вере, но ничего не сказал. Сэм также промолчал, отношения между нами, казалось, наладились, так как я продемонстрировал свою верность (или глупость), отправившись на помощь Джулиану.

Было рождественское утро. Полагаю, эта дата не значила ничего особенного для Джулиана или Сэма, но я-то чувствовал ее особенно остро. Небо снова стало ясным, разыгравшаяся утром вьюга засыпала все снегом — глубоким, хрустящим и гладким. Даже руины Ландсфорда превратились в нечто мягкое и странно красивое. Поразительно, насколько легко природе удается укрыть гниль покровом безмятежной чистоты.

Но покой не мог длиться долго, и Сэм подтвердил мою мысль:

— Мы тут говорим, а за нами идут войска. По телеграфу передали приказ не дать Джулиану сбежать. Мы больше не можем здесь задерживаться.

— Куда мы пойдем? — спросил Джулиан.

— Дальше на восток дороги нет. Нечем кормить лошадей, да и с водой проблемы. Рано или поздно нам придется свернуть на юг и пересечь железную дорогу или магистраль. В общем, нас ждут долгие переходы и краткие остановки, и боюсь, если мы сумеем сбежать, то нам придется взять новые документы. Мы станем ничуть не лучше дезертиров или беглецов, ну и проведем какое-то время среди них, по крайней мере пока не доберемся до Нью-Йорка. Там сможем найти друзей.

Это был план, но такой унылый, что сердце у меня упало.

— У нас есть пленник, — напомнил Джулиан и отвел Сэма в раскоп, по пути рассказав, как мы провели ночь.

Резервист сидел там: руки связаны за спиной, его еще шатало от моих приемов, но он уже открыл глаза и сердито смотрел на нас. Джулиан и Сэм какое-то время провели споря, что же с ним делать. Забрать его с нами мы, естественно, не могли. Вопрос заключался в том, как вернуть его своим и не попасть в плен.

Я в этот спор не мог внести ничего, а потому вытащил листок из ранца, карандаш и решил сочинить письмо.

Адресовал его матери, так как отец читать не умел.

Ты, несомненно, заметила мое отсутствие. Мне грустно находиться так далеко от дома, особенно в это время (пишу это письмо на Рождество), но надеюсь, тебя утешит то, что я жив-здоров и непосредственная опасность мне не грозит.

(Ложь, конечно, хотя слово «непосредственная» можно определять по-разному, но это во благо, решил я.)

В любом случае я не могу оставаться в Уильямс-Форде, так как избавиться от призыва не получится, даже если мою военную службу отложат на несколько месяцев. Новый набор — это не трюк, война в Лабрадоре, похоже, действительно идет плохо. Наше расставание неизбежно, как бы я ни тосковал по дому и его радостям.

(Я изо всех сил старался не заплакать.)

Пожалуйста, примите мои наилучшие пожелания и благодарность за все, что вы сделали для меня. Я напишу еще, как только смогу, но это может случиться не скоро. Верьте, я повинуюсь своей судьбе, следую всем христианским заповедям, которым вы научили меня. Пусть благословит вас Бог в этом и во всех последующих годах.

Конечно, я мог сказать еще много, но времени не осталось. Джулиан и Сэм звали меня. Я подписался и добавил постскриптум:

Скажи отцу, что я дорожу его советами, они мне сильно пригодились. Твой сын Адам.

— Ты написал письмо, — заметил Сэм, торопя меня к лошади. — А подумал, как передашь его?

Я сознался, что мысль об этом мне в голову не пришла.

— Его может отвезти солдат, — предложил Джулиан, уже оседлав коня.

Резервиста тоже посадили верхом, но рук не развязали, так как Сэм решил, что пленника отправят на запад, где он должен довольно скоро встретиться с войсками. Парень уже очнулся, но пребывал в мрачном расположении духа.

— Я вам не чертов почтальон! — прорычал он.

Я подписал письмо, Джулиан положил его в седельную сумку солдата. Несмотря на молодость, несколько всклокоченные волосы и потрепанную одежду, Комсток сидел на коне прямо. До этого я никогда не считал его высокородным аристократом, но теперь властный дух пронизывал не только его голос, но и тело.

— Мы обращались с тобой по-человечески… — сказал он солдату.

Тот выругался.

— Тихо. Ты пострадал в драке, но мы взяли тебя в плен и вели себя гораздо лучше, чем ты в сходной ситуации. Я — Ком-сток, по крайней мере сейчас, и никогда не позволю какому-то пехотинцу грубить мне. Ты доставишь письмо этого юноши и сделаешь это с благодарностью.

Резервист явно пришел в ужас оттого, что перед ним стоит сам Комсток, он-то считал, что преследует всего лишь деревенских дезертиров, но собрался с мужеством и произнес:

— А с чего бы мне это делать?

— Потому что так будет по-христиански, — объяснил Джулиан, — а если мы наконец разрешим спор с дядей, то власть срубить тебе голову с плеч окажется в моих руках. Такая причина тебя устраивает, солдат?