Андрей Ерпылев - Наследники Демиурга

Спасительное зеркало позволило Мансуру ничем не выдать своих чувств, хотя в этот момент бывший снайпер холодно выискивал на теле патрона место, куда всадил бы разрывную пулю из верной СВД, чтобы и надежд на выздоровление у похотливого козла, так любящего распинаться о шариатских традициях, не осталось и помучился бы он как можно дольше. Скорее всего, именно в ЭТО место или чуть-чуть выше… А может быть, воспользоваться прадедовским кинжалом? Именно для таких дел он и выкован был неизвестными мастерами из чистейшей дамасской стали.

Рахимбеков так красочно представил себе все процедуры, которым подверг бы своего благодетеля и мучителя, что вынужден был зажмурить глаза, чтобы не выдать себя сладострастным их выражением.

Когда мгновением позже он поднял веки, за его спиной, отражаясь в зеркале, уже возвышался, укоризненно покачивая головой, дедушка Магомед в своей неизменной папахе и черной бурке…

Мансур долго лежал в постели, без сна, рядом с давно посапывающей Танечкой, уставив глаза в темноту и продолжая спорить с дедушкой Магомедом.

«Почему ты считаешь, что я продался „нефтяному Али“, дедушка?»

Вопрос был обращен к пустому, как он точно знал, креслу, в котором серебристый свет полной луны, струившийся сквозь полупрозрачную занавесь на окне, рисовал смутный абрис знакомого с детских лет профиля.

«А как же можно назвать это по-другому, внучек! – усмехался призрачный старик. – Во все времена и у нас, и у русских гяуров это и называлось „продаться с потрохами“!»

«Ты не прав, – в миллионный раз принимался объяснять Мансур. – Просто нужно же как-то жить, зарабатывать…»

«Ага, зарабатывать… – усмешка в голосе дедушки Магомеда улетучилась, – на девок из ночных клубов, которые ублажают тебя в постели, на подпольные казино, где ты просаживаешь за вечер столько денег, что можно купить весь родной аул вместе с горой, на которой он стоит, на белый порошок, который ты прячешь от жен и без которого тебе уже не уснуть, потому что опять придут кошмары, опять придет Рамазан… Друг твой Ромка, которого ты…»

Мансур уже тихо поднимался с постели, стараясь не разбудить сладко спавшую Танечку.

«Замолчи, дед! Я не хочу с тобой спорить вот так. Когда приедешь по-настоящему, мы поспорим с тобой вволю, а пока не мучай меня, ладно?»

Проходя мимо кресла, он не удержался и дотронулся ладонью до его велюровой обшивки. Существовавший только в мозгу и утомленных глазных нервах образ медленно растаял, превратившись в невесомую деталь Таниного одеяния, брошенного на спинку кресла вечером, во время лихорадочного разоблачения. Иллюзия, как всегда иллюзия… Иллюзия, как и многое из окружающего, кажущегося таким прочным и настоящим…

Запершись в своем кабинете, Мансур, как был, не одеваясь, плюхнулся в кресло пред монитором и ткнул в клавиатуру.

Под мерное усыпляющее гудение он торопливо извлек из потайного ящичка зеркало, баночку с порошком и остальные причиндалы «счастья». Еще мгновение, и заряд качественного кокаина обжег ледяным пламенем слизистую оболочку носа, обволок ее морозом и ледяной стрелой вошел в мозг, казалось пробив насквозь, словно винтовочная пуля череп…

Душу Мансура плавно подняло и втянуло во все набирающий скорость водоворот, хотя тело его оставалось сидеть перед мерцающим монитором…

«Так ты ничего и не понял, – горестно протянул дедушка Магомед, проплывая перед глазами на очередном витке. – Так ничего и не понял…»

Мансур еще пробовал трепыхаться, сопротивляться волне, увлекающей его куда-то в сияющую даль, полную огромных лучистых звезд с алмазно-острыми гранями.

«Дедушка, я…»

Старик, вытянув тощую и сморщенную, похожую на черепашью, шею и приставив к уху «лодочкой» скрюченную артритом ладонь, долго вслушивался в звуки, доносящиеся из прихожей. Зрение, конечно, уже не то, что в молодости, но слухом Бог пока не обидел. Так, суетливое копошение сына, затем крик: «Пап, я за молоком! Не скучай!» (будто он глухой, в самом деле), скрежет ключа в скважине и удаляющийся топот по лестнице.

Ушел. Ну и славненько!

Удовлетворенно кивнув головой, Георгий Владимирович прокатил безбожно скрипящую коляску в комнату сына.

Ох, не нравился Владик, кровиночка единственная, отцу в последнее время. Связался, что ли, снова с бизнесом этим богомерзким? Все неймется ему. И книги потихоньку таскает куда-то, и безделушки всякие, когда думает, что никто не видит… Ну прямо как Варька-профура! Ладно, той-то всю жизнь не хватало. Всю жизнь свою никчемную от этого дома кормилась, и все-то ей не хватало, а ему? И так ведь все ему достанется, приберет ведь Господь скоро раба своего забытого…

Так, ящики стола, конечно, закрыты. Секретничаем, значит. Ну и ладушки: значит, считает сынок старика-отца не совсем еще выжившим из ума, уважает… А может, просто по привычке? Работал-то ведь в закрытом институте, чуть ли не в «почтовом ящике»… «Болтун – находка для шпиона!», «Храни документы под замком! Помни – к ним тянется рука врага!» и все такое… Ладно, проверим.

Ключи сейчас искать – дело гиблое, да и лежать они могут где-нибудь высоко, не достать ему безногому, ох не достать… Не беда, вспомним годы молодые!

Старик пошарил глазами по столу и, протянув дрожащую руку, сцапал массивную скрепку. Чего это он такой железякой скалывает, а? Не скрепка – ломик какой-то скрученный! Теперь главное, чтобы руки не подвели, не те руки-то в последние годы, не те… А что у тебя «то», развалина ты древняя?

Разгибалась добротная скрепка, зарубежной, конечно, качественной работы, с трудом. Хорошая, видимо, сталь на нее пущена золингеновская поди! А может быть, просто руки совсем ослабли… Ну ладно, хватит вроде. Теперь сюда вот, в замочек…

Хорошо помнил Георгий Владимирович, как привезли в квартиру этот вот самый стол. В каком это было году? Пятьдесят третий? Нет, эпитафию Хозяину он писал еще за старым столом, за тем, который сейчас стоит в кабинете… В пятьдесят пятом? Да, точно, в пятьдесят пятом! Или в пятьдесят шестом… Может быть… А когда Владька пошел в школу, в шестьдесят третьем, стол перекочевал в его комнату, Татьяна настояла. А Сотников-старший и не спорил: ничего путного за этим столом все равно не писалось – время-то было смутное и мутное…

«Мы живем, под ногами не чуя страны…» Кто, бишь, это написал, а? Совсем памяти не стало…

А как только старый заслуженный стол извлекли из чулана, протерли и перетащили в кабинет – пошло дело, и поперло, и поперло… Роман «Летящие быстрее звука», помнится, тогда накропал за ним. Всего за пару месяцев, между прочим, накропал. А за него Леня позже, к пятидесятой годовщине переворота, «картавого» дал. Любил Генеральный почитать Сотникова, любил… Брешут много теперь про Брежнева, а он-то Леонида Ильича хорошо знал, выпивали вместе, то да се… Писал для него, помнится, грешным делом. Вернее, ЗА него – писатель-то из Леонида Ильича был никакой, хотя чуть не целую библиотеку трудов оставил… Знал Леня, знал, хоть и крутил… Хитрован был «кустобровый» наш, не чета иным. Не зря же подкатывался мелким бесом в пятьдесят восьмом… Или в пятьдесят седьмом?..