Карен Налбандян - Возвращение в Арканар

Тем самым на операции «Рог изобилия» можно было ставить большой и жирный треф.

Вот и заседала теперь Дирекция Института во главе с Александром Васильевичем Симоновым совместно с Чрезвычайным и Полномочным…

Дверь распахнулась.

…— Это — дон Румата? — в глазах дона Рэбы не было презрения — одно лишь удивление, да бесконечная жалость, — этого человека хорошо отделали. Кто?

— Нет, Ваше Преосвященство, теперь с ним всё хорошо, — охотно пояснял Казимир Сташевский — начальник антоновского отдела, — С ним работали наши лучшие врачи — доктор Александров и другие.

— Передайте доктору Александрову моё искреннее восхищение. Всегда полагал, что располагаю лучшими специалистами в этой области.

— Не беспокойтесь, Ваше Преосвященство, Земля предоставит вам всё необходимое, чтобы обучить ваших специалистов всему, что мы умеем.

Они давно вышли, а Антон всё сидел в своей загородке и, казалось, дремал. За эти шесть лет к нему привыкли и не особо стеснялись. Всё так же из обрывков разговоров стали проявляться контуры плана под кодовым названием «Двойное Касание». Оставалось последнее, во что Антон не мог, не хотел верить — но вот раскатился по коридору зычный бас Славы Цюрупы: «Гор-рбатого! Я сказал, Гор-рбатого». Теперь всё становилось на свои места.

Больше всего на свете Арата Горбатый ценит свободу.

Арата Горбатый не подчиняется никому, даже богам, спустившимся с неба. И когда завтра он обнаружит, что у Земли нет средств на продолжение его очередной… кажется, эсторской авантюры, Арата Горбатый полностью волен в своих решениях. Но и оружие, и золото, и даже инструктора найдутся, как только мятежнику придёт в голову выбрать нужное Институту направление. Так было при Антоне, отчего не быть тому же при Казимире? Великолепно обученная и вооружённая крестьянская армия — а если понадобится, то и несколько, с ходу возьмёт оставшийся незащищённым замок Бау. Семью барона вывезут в Область Святого Ордена. Лучшие психологи Института уже просчитали шестнадцать вариантов возможных действий дона Пампы, а лучшие аналитики разработали оптимальную стратегию для любого из них.

Антон взглянул на часы. Было только двенадцать. Трактат отца Нанина полетел в сторону. На экран посыпались данные. То и дело спотыкаясь об ограничения доступа, продираясь сквозь сонную одурь, за два часа он смог подготовить доклад. Где, тряхнув стариной, на 8 листах доказывал опасность прямого вмешательства. На оставшихся семи рассматривались четыре варианта альтернативных стратегий.

— Не знаю, Тошка, — с сомнением покачала головой Стеллочка, — я передала Александру Васильевичу твой доклад, и он сказал, что это чрезмерно интересно, и что он непременно ознакомится. Когда будет время… Только вот Казик уже вылетел…

Антон слепо вернулся в закуток. Пошарил на столе. «Трактат о Серой смуте» кто-то уже забрал, на его месте обнаружилась солидных размеров тетрадь в кожаном переплёте.

Это были чьи-то записи — разрозненные и не о чём.

«Весною — рассвет.

Все белее края гор, вот они слегка озарились светом. Тронутые пурпуром облака тонкими лентами стелются по небу.

Летом — ночь. Слов нет, она прекрасна в лунную пору, но и безлунный мрак радует глаза, когда друг мимо друга носятся бесчисленные светлячки.

Если один-два светляка тускло мерцают в темноте, все равно это восхитительно. Даже во время дождя — необыкновенно красиво».

Антон перевернул сразу несколько страниц:

«Каким ничтожными…

Какими ничтожными кажутся мне те женщины, которые, не мечтая о лучшем будущем ревниво блюдут своё будничное семейное счастье. Я хотела бы, чтоб каждая девушка до замужества побывала во дворце и познакомилась с жизнью большого света. Терпеть не могу придирчивых людей, которые злословят по поводу придворных дам. Предположим, нет дыма без огня. Придворная дама не сидит затворницей, она встречается со множеством людей…»

Ещё пара страниц:

«То, что заставляет сердце сильнее биться…

Как взволновано твое сердце, когда случается: Кормить воробьиных птенчиков.

Ехать в экипаже мимо играющих детей. Заметить, что драгоценное зеркало уже слегка потускнело.

Ночью, когда ждешь своего возлюбленного, каждый легкий звук заставляет тебя вздрагивать: шелест дождя или шорох ветра».

«Дон Рэба — общая мишень для насмешек.

Дон Рэба — общая мишень для насмешек. Стоит людям заприметить, что его сопровождает слуга достойного вида, как уж непременно подзовут и спросят:

— Как ты можешь служить такому господину? О чем только ты думаешь?

В доме его все заведено наилучшим порядком: искусные руки наряжают его, и он всегда одет щеголевато, лучше других; цвета подобраны со вкусом. Но люди только посмеиваются:

— Эх, если бы в этот наряд облачить кого-нибудь другого!»

«Если служанка начнёт расхваливать человека…

Если служанка начнёт расхваливать человека благородного — ах, он такой милый, такой обходительный — тот сразу упадёт в моих глазах. И наоборот, только выиграет, если служанка станет его бранить. Да и к тому же, когда такие люди примутся хвалить, то непременно ввернут какую-нибудь глупость».

И последнее:

«Другим

Ты можешь сказать,

Что это слухи.

Но когда сердце спрашивает,

Как ты ему ответишь?»

Антон закрыл тетрадь в лёгком ошеломлении и полез в прилагающуюся информацию. «Архив Министерства Охраны, Арканар, — прочитал он, — дневник донны Оканы».

И тогда накатило чувство огромного стыда.

«Мы убили её. Рэба ведь пытал и убил её не из ревности. Просто ему необходимо было совершенно точно знать, что один его знакомый кавалер — вовсе не такой повеса, каким хочет казаться. А значит, девушка этого самого кавалера вовсе не игрушка, а рычаг, за который упомянутым кавалером можно крутить как угодно.

А теперь мы ещё и ограбили их. Эта книга обречена годами пылиться в запасниках Института, и навсегда выпасть из истории Арканара».

Дверь операторской распахнулась с треском.

— Дон Румата явились. Громовержец хренов, — сообщил кто-то, не особо понижая голос.

Антон проглотил и это. Его внутренний голос давно уже выдавал относительно своего хозяина одно хамство. Ничего удивительного, учитывая, как относятся к тебе люди, которых ты любишь и уважаешь. В конце концов именно они — то зеркало, в котором ты видишь себя. Так что мнение операторов уже ничего изменить не могло.