Александр Тюрин - Меч космонавта

После того всем шэньским мореходам, еще остававшимся на своих кораблях, ничего лучшего не придумалось, как устремиться на берег. Однако они высаживались на сушу не скопом, а волнами — по мере того, как сокрушались их товарищи, пытавшиеся вырваться из “котла”. Впрочем, теменцам такоже приходилось не сладко. Многие китаи давно опамятовались и теперь, обретя небесное спокойствие, применяли заученные с младенчества правила ратоборства, посылая свою жизненную силу на разрушение телесности противника. Шэньские воины стелились по земле, коля и подрубая снизу, взмывали в воздух, нанося удары сверху, скакали и прыгали, вращая мечами-секирами и исторгая из глоток жуткие рыки, с которыми могло соперничать толико рычание рассвирепевших тигров.

Усмирить секирного бойца сумела бы разве что пуля или цеп, захлестнувший его руки и ноги. А лютого саблезубого тигра удавалось остановить лишь стаей презлобных псов. Они остервенело терзали его бока зубами и шипами, а он расшвыривал их сокрушительными шлепками или мгновенно умерщвлял своими клыками длиной в локоть — но тут поспевала к нему пуля или кроящий удар бердыша. Толстую волосатую шкуру носорогов все же пробивали колья, загодя врытые в землю, прикрытые кустарником или притопленные в ямках.

Воинами в серых кафтанах распоряжался невзрачного вида полководец, коего заслоняли от вреда ражие молодцы, ближние слуги и боевые холопы — к шапкам их в знак достоинства приторочены были лисьи или волчьи хвосты. К сему начальнику все обращались “княже”. Пребывал он на почтительном удалении, так, чтобы не могла его достать прицельная пуля, и надзирал за ратоборством в подзорную трубу.

Вот шэньцы собрали кавалерийский отряд, и всадники на белых единорогах, облаченных в шипованные панцири, ринулись на прорыв из прибрежного “котла”. Хитроумные животные огибали колья (на которые запросто напарывались носороги), ударом рогов вышибали кровавые потоки из ставших им на пути медведей и ратников. Но тут с боков, из узких проходов между скал, на них устремился кавалерийский отряд серокафтанников-теменцев на буланых единорогах. Те вонзали окованные сталью острия в бока белых “собратьев”, пробивая их кольчугу ино сшибая с ног. Боевые звери вбивали друг в друга передние либо задние копыта, ломали панцири, рвали длинными желтыми зубами и шипами шкуру и жилы, иной раз, ухватив всадника, стаскивали его с седла и трепали, пока он не вручал душу Отцу Небесному. Воины с проломленными черепами и оторванными конечностями падали на песок, чтобы тут же стать месивом под могутными копытами. Не успела бы дважды прокуковать кукушка, како оба кавалерийских отряда полностью перекрошили друг друга.

Егда начальник серокафтанников-теменцев увидел, что ярость и отчаяние шэньцев достаточны для того, чтобы прорвать окружение, то велел спустить с высоты особые бочки, которые помчались по склонам вниз, источая из щелей желтый едкий дым. Кашель и чихание воцарились над прибрежной полосой, морские пришельцы терли мигом раскрасневшиеся похожие на сливы глаза и пытались спрятать лицо в ворот. Когда ветер уже разорвал и отогнал желтую пелену, а шэньцы еще купались в слезах и соплях, теменский полководец со своей ближней дружиной и медвежьей ватагой выехал на бой. Он устремился прямо в середину вражеской толпы, где находился шэньский предводитель вместе со своими слонами и драбантами, выстроенными в многоугольное каре. Медведи оборачивались к каре задом, в то же время с их спины дымно стреляли картечницы, расчищавшие дорогу вперед. Аще дело дошло до рукопашной, уцелел лишь один слон, собиравшийся как будто обезуметь. Впрочем, теменский полководец, уворачиваясь от копий-многозубцев, оказался в опасной близости от закованного в кольчугу хобота и был тут же схвачен. Еще немного и полезли бы потроха из князя. Токмо не оплошал ближний слуга его, вскочил на хобот слона, закрутившийся удушающим кольцом, перемахнул на огромную спину, ударами топорка расшвырял погонщиков и верховых воинов, засим пальнул животному в затылок из пистоля.

Сей воин с обгоревшим лисьим хвостом на шапке выказал ловкость и крепость воли такоже после спасения своего господина. Стоя на слоновьей туше, он споро рубил мечом древки обращенных к нему шэньских копий. Дождавшись наступающих товарищей, он возглавил клин и пробился к вражескому предводителю. Того обороняли искуснейшие бойцы, владеющие всеми видами боя, и тигриными перекатами и перескоками цапли; широкие изогнутые клинки китаев выписывали восьмерки и круги, ино заметить лезвие было затруднительно. Однако теменский воин увернулся от меча-секиры и попоной, сорванной со спины слона, накрыл лютых по-звериному шэньцев, которые, впрочем, незначительны были ростом. Парочка бойцов-медведей примяла китаев сверху, а следом прошлись теменские воины с шестоперами и бердышами, отмолотили и покромсали все, что трепыхалось под попоной, в месиво.

Брани подходил конец. Мортиры отправляли на дно морское одну джонку за другой, немалое число кораблей сгрудилось коло выхода из бухты и сейчас многоалчное пламя кидалось с борта на борт како прыгучий зверь. Шэньцы частью уходили на утлых лодчонках прямо в волнующееся море, частью, прорвавшись сквозь оцепление на скалах, улепетывали по чавкающей грязи в сторону болот. Им вдогонку уже устремлялись всадники на ездовых баранах и своры боевых псов. Однако большинство китаев осталось лежать на прибрежном песке и у подножия скал; зеленые из-за водорослей волны лениво перекатывали мертвецов на мелководье. Все еще поревывали издыхающие в грудах своих кишок носороги и храпели осиротевшие кони-единороги.

— Произошло одно изменение — и возникло тело, произошло другое изменение — и тело исчезло. Лишь жизненная сила не знает времени и пределов,— полководец-победитель повторил слова одного из шэньских мудрецов, глядя на мрачные следы побоища. Засим обратился к своему отличившемуся воину.— Что ты мыслишь о таковой философии, Страховид?

— Дивуюсь, княже Эзернет, что с такой верой китаи бросаются на битву. Считают себя ничем, каким-то испражнением скоротечным. Нам-то многажды легче, слава Ботанику, теменцам ведомо как произрастить в себе крестное дерево и сподобиться вечной зелености.

— Не дорожащие жизнью, не боятся смерти, мой друг. Хотя сдается мне, что великая пустота в их головы могла быть привнесена нарочно, каким-то хитрозадым кудесником… Гликося, что за всадники замаячили вот на том холме?

Пока ближние слуги пытались разглядеть незваных гостей, князь Эзернет уже приставил к глазу подзорную трубу и на лицо его словно упала тень.

— Се не китаи и уж, конечно, не тюрки-ордынцы, се — черные стражи государя, числом тринадцать. И они прибыли за мной.