Василий Мидянин - Путь туда

— Мужик! Выхади, пагаварить нада! — по-простому предлагали зомби.

— Меня нет дома, — врал изнутри Бякин.

— Гражданин, — меняли тактику зомби, — вам телеграмма.

— Просуньте ее под дверь, — вежливо отвечал Бякин.

— Мужчина, — теряли терпение зомби, — впустите техника! У вас на кухне утечка газа!

— Одну секундочку, — говорил Бякин. — У меня там лампочка перегорела, я сейчас спичку зажгу, посмотрю.

И он чиркал спичкой, и обманутые в своих лучших ожиданиях зомби ругали его по матери и по бабушке, стараясь уязвить как следует, но художник больше не подавал признаков жизни. Тогда коварные мертвецы начинали просовывать ему под дверь пачки денег в банковских бандеролях, но Бякин терпеливо выпихивал их шваброй обратно на лестничную площадку: деньги были пропитаны трупным ядом.

— Вишь, стервец! — изумлялись зомби бякинской находчивости.

Если бы Бякин вышел к ним за дверь, они с удовольствием начали бы толкать его, щипать, колоть маникюрными ножницами, тыкать соломинками для коктейлей, пихать выключенными утюгами и умерщвлять всякими другими изуверскими способами. Потом они подняли бы его бездыханное тело на руки, отнесли на ближайшую неохраняемую стройку, заварили в двухметровый обрезок ржавой трубы и, раскачав, навсегда утопили в глубоком котловане с мутной водой. Дабы избежать подобной участи, Бякин никогда не выходил за дверь после половины четвертого вечера, когда силы зла начинают властвовать безраздельно.

Поужинав, художник Бякин начинал грустить. Концентрация спирта в его крови стремительно падала, жизнь начинала казаться омерзительной и никчемной, как, собственно, и было на самом деле. Он чувствовал себя маленьким и глупым букашком, который отчего-то пыжится перевернуть кирпич. Бякин не знал, что символизирует собой кирпич, но в точности образа не сомневался. Возможно, это была враждебная реальность, болеющая фиолетовым бешенством? Бякин выходил из себя, грыз стены, цинично мочился в углы комнаты, выводил из прихожей живого верблюда на веревочке, бросал вызов окружающей действительности другими, не менее экзотическими способами, но действительность молчала. Не было ее здесь, и все тут.

Порой в эти тяжелые минуты, погруженный в жестокую ипохондрию, Бякин варварски кромсал свои холсты кухонным ножом и рисовал, рисовал, рисовал, до полуобморока рисовал Черную Фигуру, после чего начинал молиться ей, отбивая земные поклоны. Позже, в моменты просветления, он плакал как ребенок, погружая ладони в кучу обрезков, в которую превратилась Сердитая Кошка или Задумчивая Птица, а Черной Фигуре периодически показывая кукиш. Но разве этим можно было что-нибудь поправить?..

Когда становилось совсем плохо, художник Бякин выбирался из квартиры на поиски спиртосодержащих жидкостей. Обнаружив искомые жидкости, он выпивал их с бомжами и начинал бить морду. Бякин был очень плохо воспитан, и даже бомжи соглашались между собой, что от него здорово воняет.

Спиртосодержащие жидкости в количестве четырехсот пятидесяти двух граммов в пересчете на чистый спирт ежесуточно помогали Бякину поддерживать в рабочем состоянии его астральное тело. Употребив их и доползши до квартиры, он с трудом взгромождался на старый растрепанный диван, ясно сознавая, что завтра проснется на потолке и не будет этому пассионарному круговороту ни конца ни края. Как мы уже имели возможность убедиться, так оно обычно и было.

Неторопливая, размеренная, рутинная жизнь художника была прервана одним летним вечером, похожим на другие как две капли воды. Бякин, по обыкновению, стоял на кухонном столе, сунув голову в удавку, причем другой конец веревки был надежно прикреплен к вбитому в потолок стальному крюку — Бякин лично вбил его несколько месяцев назад, когда ему надоело каждый вечер скакать по квартире с петлей на шее и свободным концом веревки в руке, судорожно соображая, где бы его закрепить. Настроение у него было погребальным, за окном было мерзко, за дверью шуршали зомби, содержание спирта в крови стремительно приближалось к критическому уровню. Возле мойки стояла Черная Фигура. Бякин тихо молился Вахамудре, заклиная не поминать лихом и слать телеграммы.

Он уже почти спрыгнул со стола, он уже летел, он уже почти качался на веревке с переломанной шеей, а вокруг него тучей вились сиреневые рыбки с прозрачными крылышками, когда через глухие окна и стены до него донесся далекий и печальный трубный глас. Серебристая труба так понравилась Бякину, что он все-таки спрыгнул со стола, предварительно вынув голову из петли. Ему почему-то стало любопытно познакомиться с ангелом вострубляющим.

Выбравшись на улицу, художник Бякин сообразил, что хватающая за душу мелодия скорее всего является саундтреком к одному из рекламных роликов, которые сейчас как раз крутили по ревущему в соседнем окне телевизору. Впрочем, самоубийство все равно уже было безнадежно испорчено, поэтому Бякин решил немного проветриться и двинулся в сторону расположенного неподалеку лесопарка — по крайней мере лет десять назад в том направлении точно был лесопарк.

Парк оказался на месте. Сначала Бякин погулял просто так, затем начал выслеживать живущих под корягами мраморных крабов, затем чуть не поймал лису. У лисы был павлиний хвост. Увлекшись погоней, Бякин выбрался на огромную поляну и, щурясь от яркого света, обозрел открывшуюся ему местность.

На поляне было множество людей. Еще там было множество картин. На некоторых картинах перемещались цветовые пятна и таяли сгорбленные тени, на других гудели эфирные вихревые воронки и шел магнитный снег. Некоторые картины пахли медом и анисом, другие перебродившей закваской и тухлыми селедками. Отдельные холсты не пахли ничем, на них ничего не было нарисовано — они напоминали выключенные телевизионные экраны; нет, какое-то изображение на них имелось, но Бякин не мог его рассмотреть, как ни старался. Попадались портреты Черной Фигуры. Некоторые люди рисовали картины прямо на снегу и бросали их в воду, другие мазали красками друг друга, третьи ходили между рядами художников и разглядывали их творения, изредка морщась от запаха тухлой селедки. На краю поляны сидел друид в белых одеждах, угощавший всех желающих сушеными кальмарами.

Это был вернисаж под открытым небом.

Бякину очень понравилось на вернисаже, потому что он два раза видел на местных картинах Добрую Собаку и один раз Сердитую Кошку. Отражение трансцендентных художественных образов собственного творчества в произведениях других авторов было воспринято Бякиным благосклонно и со сдержанным одобрением, а осознание собственного превосходства над этими людьми, ни разу не видевшими Истинного Света Вахамудры, настроило его на миссионерский лад. Сняв с головы лягушку, художник Бякин двинулся по поляне, высматривая, кого из присутствующих можно пригласить в гости. Однако друид был слишком занят, хотя и рассыпался в извинениях, лиса с павлиньим хвостом категорически отказалась выходить из лесопарка, а еще одна женщина вообще грелась на морозе очень странным способом — при помощи термоса с горячим чаем, так что Бякин сразу решил, что Вахамудра ей будет не по зубам. В конце концов он остановился перед мужчиной в дорогом пальто и с узкими вертикальными зрачками.