Евгения Ремез - Последняя жертва

Петр мог до бесконечности, до изнеможения представлять ее рядом с собой. Мысленно он уносился все дальше от этого раскаленного города. Но вдруг полет прервали, неумолимо приближалось настойчивое жужжание. К перилам подлетела муха и принялась назойливо кружить над ним, садясь ему то на голову, то на руку, изучая этот экземпляр человекоподобного. Петр присмотрелся, прицелился. Муха села на землю. Ботинок был уже над ее крылом.

— Конец света, — завизжала муха.

Петр не попал: муха сделала шажок в сторону.

— Ха, шажок — и вроде не конец. Вот он, свет родимый. — К цокотухе возвращался оптимизм. Она заметила, как в окнах домов дважды отразилось что-то яркое, но что — для нее не имело значения. Муха все-таки.

«Тьма. Тьма? А, это я глаза закрыл. Н-да». — Петру не хотелось их открывать. Так он сделал несколько шагов, словно преодолевая неожиданное сопротивление, остановился, взглянул на берег.

— Ах, милая, как бы мне хотелось, чтобы ты, именно ты спасла меня от этого глупого решения, а не кто-то чужой. Ты могла бы быть со мной. Я верю. Пусть я не богат и почти безработный, но я художник, я еще прославлюсь, сделаю карьеру, мои полотна будут… хотя неважно.

«Тьма. Непроглядная тьма — теперь я понимаю, как это. Тьма — лишь отсутствие света». Ольга то открывала, то закрывала глаза. С закрытыми даже как-то светлее было.

— Здесь света нет точно. Но где-то же он есть, его просто найти надо. Найти — и он будет. А чтоб искать — надо идти. Вот только куда? Знать бы… — Она сказала это громко, просто чтобы стало полегче. Но в этом чужом вязком воздухе ее голос звучал тяжело и дико.

«Вот и он. Страх своими красными, словно угли, глазами сверлит душу. Запахло серой. Так надо? Боже! Уже, верно, с ума схожу. Надо действовать хоть как-то».

Ольга сделала небольшой шаг вперед, и ей показалось, что вокруг стало чуть-чуть светлее, но все так же сумрачно. Она снова шагнула — нет, это ей не показалось. И так с каждым новым движением. Постепенно тьма стала светом, но холодным, непроглядным и неприступным до боли. Ольга не смогла этого выдержать — зажмурилась и побежала.

«Как будто легче стало, вдохнуть надо… Не бояться! А потом посмотреть. Здесь наверняка все прекрасно. Буду думать только об этом». Ее легкие наполнились воздухом. Казалось, она каждой клеточкой кожи ощутила солнечный свет и весеннюю прохладу. Глаза сами собой распахнулись.

— Луг! Солнце! Ветер!

Ноги несли ее вперед, и не было нужды останавливаться. Она не хотела возвращаться мыслями к произошедшему. Все дурное оставалось где-то за горизонтом и казалось необычно далеким и относящимся совсем не к ней. Так она летела, не задумываясь, наперегонки с ветром, покуда не увидела речку.

Такую, как в детстве, как дома. А над нею мостик — деревянный, горбатый.

«Надо же. Человек на мосту тоже хочет прыгнуть, прям как я. Как мы замечательно искупаемся!»

Ей пришло в голову непременно первой оказаться в воде. Ольга припустила с азартом маленькой девочки, решившейся на очередную шалость. Хотя… почему «как»? Она вдруг осознала: эта невесомость мыслей, это легкое дыхание, эти быстрые детские ноги… Она и есть маленькая девочка!

Мужчина на мосту непонимающе уставился на приближающуюся Ольгу.

«Странные какие эти взрослые. Ну ладно, объясню».

— Я первая! — И ласточкой — бултых!

«Мысли вылетают из головы, а все от этой жары в каменных колодцах. Справа — высотки, слева — башня. Река в граните — ей это чуждо, и только тонкая ниточка моста связывает этот город с Жизнью с большой буквы, уже, наверное, тысячу лет согревая души и сердца горожан.

Какие прекрасные слова. Да я еще и поэт! Сумасшедший поэт, беседующий со своим отражением. Опять отвлекся. Мне же совсем немного надо. Я лишь хочу, чтобы все меня знали и уважали…»

— Да? Пусть все они меня знают и уважают! — и снова слова непроизвольно слетели с губ.

Внезапно проходящая мимо женщина остановилась, будто ее окликнули, развернулась, подошла к нему, щурясь, словно только что ее ослепило палящее солнце.

— Можно автограф? Я вас не отвлекаю? Простите. Никогда не говорила с такими людьми. Вы… Я всегда восхищалась вашими работами…

Петр опешил. Кто мог его знать в этом огромном городе? Никто. Его мать всегда подчеркивала, что здесь даже соседи не здороваются. Он замешкался.

— Все-таки отвлекаю? Простите, мне жаль. Наверное, на каждом шагу пристают, да? А где охрана? Нету? Ну как же так, в наше время? Ой, снова простите, я же ручку не дала. Вот.

Трясущимися руками он взял ручку и расписался на протянутом листке бумаги, который тут же исчез в бездонной сумочке любительницы искусства. Она больше не смела задерживать мастера — застенчиво кивнула и проворно удалилась, словно ее и не было.

— Ну и дела… Сейчас ко мне подойдет собака и заведет разговор о верифицируемости вульгарного материализма.

Вдалеке показалась собака.

— Нет! — Пошатнувшись, Петр схватился за перила и спугнул муху, замечтавшуюся об островах и кокосах. Его испуганные после «автографа» глаза теперь напоминали два CD-диска. — Так, хорошо. Она не подойдет, не подойдет. Она развернется и с радостью побежит обратно… Слава богу! — вылетел вздох облегчения, когда собака исчезла из виду.

«Что происходит? — Он задумался о странностях последних часов. — Вчера, например… молния… Я же ночью видел. Куда-то сюда, в этот мост, ударила молния… Неужели такой эффект? Значит, стоя здесь, можно загадывать желания. Вот мне и пришла в голову эта идея. А вдруг это специально, чтоб я оказался на этом месте? Да, точно».

Вчера вечером, восхищаясь грозой, Петр почувствовал, как в нем неожиданно что-то перевернулось. И с непостижимой скоростью все его мысли и поступки стали приобретать новые оттенки, поворачиваться иными гранями. Он словно ощутил в своих ладонях судьбы человечества и на несколько секунд перенесся в будущее. И, надо сказать, там было неуютно, и даже страшно как-то. Казалось, что оно целиком зависит от него, от его поступков, от его желаний… Липкий страх толчками наполнял его с каждым ударом грома. Каждая вспышка молнии удивительно и неотвратимо приближала к решению. Он с поразительной ясностью осознал, что власть окажется у него в руках, что он не будет способен ей противиться, и, если никто не вмешается, маленький человек из большого города разрушит целый мир… И тогда словно раскат грома в голове: «Молния — точно в старинный мост… Вот и надо — с моста… и всем хорошо». В сознании Петра между вчерашним н сегодняшним пролегала бездна. Сейчас хотелось жить, творить, экспериментировать, править…