Борис Штейман - Ловушка

Я страшно оскорбился, мне было всего лишь тридцать четыре.

— Если ты будешь продолжать в таком тоне, я уйду! — обиженно произнес я. Это была совершенно пустая угроза, и она сразу это поняла.

— Сиди уж, раз пришел! Выпьешь чего-нибудь? — спросила она уже более миролюбиво.

И тут я заметил, что она изрядно пьяна и очень привлекательна. Большие серые глаза хорошо сочетались с черными волосами плюс тонкий немного хищный нос.

Я выпил вина и почувствовал себя свободней.

— Сплошные неприятности, — доложила она. — Нашу богадельню закрывают на ремонт.

— Ну, а ты? — спросил я без особого интереса.

— А что, я?! Вместе с Любкой на Большой Садовой будем пахать.

— Ну, и нормально, — ответил я, подлаживаясь под этот вульгарный разговор.

— Ха, нормально, — оказала она. — Ты что, совсем! А клиентура? Кстати, ты чего щуришься? Все на своих актрисок пялишься?! Так тебе коту и надо!

— Ты чего?! Это ж от книг! День и ночь читаю, а ты — красотки! Всего Аристотеля уже одолел! — решил я пошутить таким образом.

— Ври, ври, да не завирайся! — засмеялась она. — Аристотеля! Это ж надо такое придумать! Короче, пользуйся пока я в силе. У нас титановые оправы из ФРГ, закачаешься! Так что завтра пойдем, выберешь! Я не злопамятная!

Она налила себе еще вина и хмыкнула:

— Аристотель! — и добавила: — Ты какой-то не такой стал и даже мне вроде, как нравишься.

Я же подумал, что ей лучше вообще рта не раскрывать, и тогда она была бы просто прехорошенькой.

Я с ней прожил около недели. Мы отсмотрели чудовищное количество плохих фильмов, выпили столько дешевого вина, сколько я не выпил за всю свою предшествующую жизнь. Она оказалась, по сути своей, довольно добрым, простым и отзывчивым существом, и я уже начал исподволь заниматься ее перевоспитанием. Но, возвращаясь как-то вечером вместе с ней из кино, мне удалось заглянуть в окно на втором этаже. И я очутился у этого ненормального старика. От времени, проведенного с ней, у меня остались превосходнейшие очки, которыми я дорожу, как памятью. Может быть, мы с ней еще встретимся, но какое-то внутреннее чувство подсказывает, что вряд ли.

Старик встретил меня словами:

— Я вас ждал еще вчера! Вы, милостивый государь, если назначаете время, то уж извольте приходить!

Это был, доложу я вам, препротивный старик. Вся его неплохая двухкомнатная квартира была буквально завалена книгами. Они лежали в шкафах, на полках, были свалены на полу, в коридоре. Они были везде!

— Я вам уже говорил. Более семи тысяч томов, — объяснил он мне недобро, видя мое замешательство.

Это был настоящий Плюшкин. Неряшливый, грязный, заросший седой неопрятной щетиной. Вдобавок от него исходил какой-то кислый запах, да и в квартире пахло не лучше. А так как я обладаю весьма тонким обонянием, то можно представить, как скверно я себя там почувствовал.

В ответ я неопределенно хмыкнул. Из дальнейшего разговора я понял, что мне предстоит сделать опись всей этой колоссальной библиотеки, что плата за труд будет, как договорились, и что на это время я смогу расположиться в прихожей на какой-то сломанной, допотопного вида кушетке. Старик предложил мне сразу включиться в работу и сказал, что если мне удастся управиться за неделю, то он мне накинет еще пару сотен рублей. При этих словах он состроил на своем лице какое-то подобие улыбки, полагая, что я сейчас упаду от такой щедрости в обморок.

Я принялся за работу. И хотя я не большой знаток книг и, как уже говорил, читать не люблю, так как в этой писанине одно сплошное вранье, мне было ясно, что в библиотеке у старика встречаются по-настоящему уникальные экземпляры. Работа двигалась довольно споро, и старик немного размяк и поведал мне, что его недавно освободили из-под следствия. Потому что он ни в чем виноват. Он обычный коллекционер, занимается покупкой и естественно обменом книг и больше ничего. Но вскоре он перестал осторожничать и проговорился, как незадолго до этого заработал приличную сумму, перепродав какую-то очень редкую книгу. А покупателя вскоре нашли с проломленной головой. Вот он и оказался под подозрением. Я же подумал, что старик вполне мог захотеть вернуть назад свой раритет, и отпускать его на волю было большой ошибкой. Но, видно, его спасли крайне преклонные годы.

Запах в квартире был очень силен, и я понял, что не выдержу здесь не только неделю, но даже пару дней. Через некоторое время я предложил сделать перерыв. Старик был крайне недоволен, но согласился.

— Да, кстати, надо сходить купить сигарет, — придумал я предлог, надеясь таким образом прекратить наше знакомство.

— Ну, что ж, и мне надо выйти за хлебом, — ответил старик, видимо, что-то заподозрив.

Перед выходом он тщательно меня осмотрел. Ему страшно хотелось бы меня обыскать, но на это он, естественно не решился. Он взял меня под руку и мы, прямо-таки, по-дружески спустились на улицу.

Я купил сигарет, старик полбуханки хлеба и мы пошли назад. И вот уже заходя в лифт, я случайно заглянул в приоткрывшуюся дверь на первом этаже…

Не буду перечислять всех людей, у которых долго или не очень долго пришлось мне жить. В предпоследней семье я гостил в качестве дальнего родственника из деревни. Это были очень милые, порядочные люди, он работал на заводе, его жена — приемщицей в химчистке. Она превосходно готовила, и я даже слегка поправился. С ним мы проводили вечера за шахматами или за телевизором. У них были свои огорчения, никак не могла устроить личную жизнь их дочь. И я даже полагаю, что они возлагали на меня определенные надежды. Да и девушка была неплоха, мы даже как-то сходили с ней на дискотеку и по возвращении довольно жарко целовались. Но при мысли, что предстоит здесь остаться навсегда, мне делалось физически плохо. И в один прекрасный день я просто направился домой, так как все эти странствия мне изрядно надоели. В этих плотных контактах я уже не находил никакого удовольствия. Да и, в конце концов, у меня как-никак есть свой дом, и захотелось элементарного покоя. Все время находиться на людях оказалось страшно тяжело, и мне даже стали сниться по ночам кошмары. Но вспомнить утром я их не мог, хотя там было что-то крайне важное.

Подходя к дому, я по инерции заглянул в одно окно, да¬же не заглянул, а так, мимолетно скользнул взглядом. Скорее по привычке, так как строго-настрого себе наказал пока с этим делом завязать. И вот теперь я здесь. Она уже год прикована к постели, неизлечимо больна. Когда я появился, муж уже был на пределе. И вообще-то он, человек крайне тяжелый, последнее время только приносил еду и сразу уходил. Ее периодически мучают сильные боли. Первый раз я испугался, когда увидел ее. Возможно, когда-то она была красива, возможно, потому что об этом можно было только догадываться. На исхудавшем лице выделялись лишь глаза, с неимоверной тоской и мукой смотревшие на собеседника. Да еще читался застывший в них вопрос: «Почему?» Муж последний год не работал и вид у него был изрядно дикий. Сын в интернате, школьник. За кого они меня принимают, я не знаю. Но называют меня Сашей. Муж теперь снова устроился на работу и появляется здесь все реже и реже, последний раз он приходил неделю назад, вид у него был довольно сытый, взял какие-то вещи и исчез. Боюсь, что надолго, не знаю… Я бегаю по врачам, достаю какие-то лекарства, готовлю еду, убираю, в общем, все время при деле. Иногда приходят с ее работы, проведать. Один раз я уже решился на все плюнуть и уйти. Но уже у самого своего дома вспомнил ее испуганные глаза, помятый хохолок волос, нелепые большие уши и вернулся. Ведь не могу же я ее бросить, в конце концов!