Анатолий Горло - Лет за триста до братьев Люмьер
Помощь проекту
Лет за триста до братьев Люмьер читать книгу онлайн
Изображая на лице величайшее радушие, хозяин усадил гостей за свободный стол, разогнал грязным полотенцем мух и согнулся в низком поклоне:
— Приказывайте, мой господин.
— Прежде чем я прикажу тебя вздернуть, Пфапф, — весело сказал курфюрст, — принеси-ка мне хорошего вина и покажи своих торопящихся мертвецов? Георг, — обратился он к палачу, — проследи, чтобы этот старый шарлатан не подсыпал в кувшин крысиного яду.
Пфапф заставил себя улыбнуться:
— Слушаюсь, мой господин. Позвольте только заметить, что с тех пор как я принял это заведение, здесь не было ни одного случая отравления, членовредительства и прочих злонамеренных действий, направленных на…
— Ступай,стувай!
Палач бесцеремонно толкнул Пфапфа, и они скрылись за дверью, ведущей в погреб. Проводив их веселым взглядом, курфюрст обратился к монаху:
— Если верять этому Пфапфу, у него не увеселительное заведение, а настоящая богадельня!
— К сожалению, это правда, высокочтимый, здесь никогда не увидишь драк, редко услышишь бранное слово. Верно сказано: вдвойне опасны козни дьявола, когда он рядится в благочестивые одежды. По воскресным дням сюда приходят даже дети и порядочные женщины…
— Угощайтесь, мой господин.
Пфапф поставил перед курфюрстом кувшин и оловянную кружку. Подошел палач еще с двумя кувшинами.
— Ну, что стоишь? — бросил курфюрст хозяину. — Показывай!
Отвешивая поклоны, Пфапф попятился к стойке.
— Только не вздумай улизнуть! — крикнул ему курфюрст. — Мои люди найдут тебя даже в царстве мертвых!
Он наполнил кружку, отхлебнул глоток, причмокнул:
— Слабовато, но вкус восхитительный.
— Пфапф полностью исключил из продажи горячительные напитки, высокочтимый. Верно сказано: вдвойне опасно дьявольское наущение, когда оно обрушивается на трезвую голову…
Курфюрст сделал еще несколько глотков:
— Святая водица! Нет, фра Амадеус, я был прав: это не шнапс-казино, а богадельня!
— Смотрите! — прошептал монах, тыча пальцем в сторону.
Курфюрст повернул голову и обомлел.
На облупленной, засиженной мухами голой стене шнапс-казино вдруг возник светящийся квадрат. В центре его запрыгали какие-то цифры, потом что-то пикнуло, и курфюрст увидел… цветущий сад! Да, за окнами шнапс-казино завывала вьюга, а здесь ярко светило солнце, пели птицы, жужжали пчелы, а между цветущими деревьями, звонко смеясь, бегали дети, пытаясь догнать худого длинноволосого парня. Он тоже смеялся, дурачился, то убегал от них, по-заячьи петляя, то прятался за стволом, неожиданно появляясь и корча страшные рожицы…
— Узнаете, достопочтимый? — прошептал монах. — Это Самуил-Генрик Ланге, сожженный три года назад как злостный еретик… А это его дети…все четверо умерли прошлой весной от холеры…
Курфюрст не слушал его, он приподнялся, чтобы лучше разглядеть то, что представлялось его изумленному взору, но видение вдруг исчезло, и обшарпанная грязно-серая стена снова встала на свое место…
— И это все? — с каким-то сожалением спросил курфюрст.
— Верно сказано, достопочтимый: вдвойне опасно дьявольское искушение, когда оно столь скоротечно…
Курфюрст Альберт-Максимилиан Бюнстерский, он же обладатель трех епископских митр, самолично учинил допрос обвиняемому в распространении ереси Фридриху Кристиану Пфапфу. Приводим протокол допроса, любезно предоставленный нам работниками рукописного отдела Бюнстерской муниципальной библиотеки. Фолиант частично поврежден, и его навсегда утраченные части отмечены многоточием.
Курфюрст Альберт. С божьей и моей помощью тобою приобретена лицензия на владение шнапс-казино, ранее принадлежавшая Лоренцу Гейнцу. Расскажи, с каким умыслом оставил ты прежние свои занятия провизора и вступил во владение увеселительным заведением, превратив его в дом свиданий с мертвецами. Понятен ли мой вопрос?
Фридрих Пфапф. Да, мой господин, и я приложу усилия, чтобы ответ мой был столь же внятен, как и поставленный вами вопрос. Однако перед тем как приступить к его изложению и утешаемый вашей благосклонностью, осмелюсь полюбопытствовать, мой господин, смягчит ли мой чистосердечный рассказ степень вменяемой мне вины и соответственно меру ожидающего меня наказания?
Курфюрст Альберт. Все в руках божьих.
Фридрих Пфапф. Тогда приступаю, ибо верю, что вершил богоугодное дело, мой господин. На этом свете я прожил достаточно долгую жизнь, чтобы успеть усомниться в человеческом совершенстве. Я видел нищету и убогость, жестокосердие и корыстолюбие, лицемерие и глупость, тщеславие и лень, я видел низкие пороки и неизлечимые недуги. Но мне посчастливилось, мой господин, увидеть однажды то, что увидели вы, и я вновь обрел веру в человека, в его разум, в его силу, в его бессмертие! (…)
Курфюрст Альберт. В твоих суждениях всплыла еще одна ересь, однако продолжай. Меня интересует принцип действия устройства.
Фридрих Пфапф. Идея и разработка полностью принадлежит Самуилу Ланге, я лишь помогал ему в приготовлении некоторых растворов (…). Как известно, свет распространяется по прямой, а звук кругообразно. Пересечение световой прямой со звуковым кругом дает светозвуковую точку, которая является самым емким вместилищем того, что мы видим и слышим (…). Таким образом, умозрение превращается в чувственное зрение, а внутренний слух (…)
Курфюрст Альберт. Почему мертвецы спешат?
Фридрих Пфапф. Увы, я сам еще не постиг до конца причины несоответствия скорости движения умозрительного образа и чувственно воспринимаемого. Это ведь первый опыт Самуила Ланге (…). Исследования велись на грани двух наук — алхимии и механики, точнее сказать, кинематики, поскольку Самуил Ланге рассматривал движение светозвуковых точек без учета их ничтожно малой массы, то есть исключительно с геометрической точки зрения. Отсюда и название, которое он дал своему детищу — «алкинематограф» (…). Ваш нижайший слуга полагает, что его повсеместное распространение поможет святой церкви, армии и светской власти бороться с человеческими пороками. Я верю, что мы делали богоугодное дело, мой господин.
Курфюрст Альберт. Дело твое богопротивное. Оно противоречит священному писанию (…). Завтра тебя сожгут, Фридрих Пфапф, вместе с твоим «алкинематографом». Но я милостив, ты позабавил меня, показав в зимнюю стужу цветущий сад, поэтому тебя сначала повесят, и ты избежишь лишних муче (…).