Карина Шаинян - Ева в пути

Не зная, как прервать тягостный разговор, Андрей посмотрел на часы и спохватился.

– Тебя родители не потеряют? – спросил он. – Уже поздно…

– Не-а, – Ева мотнула подбородком. – Папа бродит где-то… – она махнула рукой в сторону окна.

– А мама?

Ева пожала плечами. Неслышно подошел официант, – Андрей и Ева привычно откинулись на стульях, чтобы он не мог задеть их. Перед девочкой появилась тарелка с отбивной, пирожное, Андрею подали новую чашку кофе. Ева потянула носом, вдыхая аромат жареного мяса, на ее лице засветилась рассеянная улыбка.

– Ужасно проголодалась, – пробормотала она и закопалась в тарелку. Андрей смотрел, как она ест, – с плохо сдерживаемой жадностью и откровенным наслаждением. Смотреть было приятно: он много лет уже не видел по-настоящему голодных людей и успел забыть, как это здорово – когда не копаются брюзгливо в тарелке, а бесхитростно утоляют голод. И на саму Еву приятно взглянуть: удивительно милая девочка, тоненькая, свежая, – только немножко встрепанная, и на рукаве серого свитера пятно ржавчины и темной пыли. Откуда она взялась такая? Бродяжка? Сбежавшая из дома неформалка? В голове привычно складывались строчки текста. Вот так, господин Президент, устроитель всеобщего счастья, архитектор и вдохновитель рая земного, – не все так замечательно, как описывает ваша служба пропаганды. Вот – голодная девочка, брошенная родителями, ей некуда идти, не к кому податься… тьфу, оборвал себя Андрей, сначала надо разобраться, а то ты в своей борьбе с Президентом любую школьницу в несчастные бродяжки готов записать.

«Ффух», – еле слышно выдохнула Ева, отодвигая опустошенную тарелку. Подтянула поближе блюдце с пирожным. Подняла глаза Андрея и слегка нахмурилась – видимо, мысли Андрея на лбу были написаны.

– Вы не думайте, я уже взрослая, и деньги у меня есть, я просто в квартире забыла, а вернуться не могу… Ключ забыла потому что, – поспешно добавила она, и Андрей сразу понял: врет. – Мне уже семнадцать, я секретаршей работаю… работала у одного старичка.

– Неужели старичок тебя уволил? – улыбнулся Андрей.

– Нет, он из окна выпрыгнул, – ответила Ева, безмятежно облизывая ложечку. Андрей поперхнулся. – Ужжасно глупо, – продолжала она.

– Глупо? – переспросил Андрей.

– Шило на мыло… – Ева неопределенно помахала рукой.

– Веришь в жизнь после смерти?

– Он то же самое спрашивал, – улыбнулась девушка, – вы только из окна не прыгайте… хотя здесь первый этаж, ничего.

Андрей осторожно потрогал шишку на лбу и сморщился. Похоже, удар по голове не прошел даром – только сейчас журналист сообразил, что удача сама пришла в руки.

– Ева, – осторожно сказал он, – ты можешь рассказать о нем?

Ева кивнула, с сожалением отодвинув блюдечко.

Они познакомились в парке – Ева сидела на лавочке, счастливо и бездумно щурясь на осеннее солнце, вдыхая запах палых листьев, далекую горечь дымка, звенящий холодок близкой зимы. И когда рядом присел старик, она не обратила на него внимания – мало ли чудаков сидит на парковых скамейках и бормочет под нос… Она не прислушивалась, но в конце концов смысл старческого ворчания дошел до нее, и горящая листва померкла.

– Представляете – он ругал господина Президента! – округляя глаза, прошептала Ева. – Какой-то неправильный закон, который отменил ученых. Сто лет назад – ну, очень давно. Вы знаете?

Андрей кивнул. «Закон о неприумножении печалей» одним махом отменил фундаментальные исследования и ноябрь. Это случилось на второй год правления президента; тогда в редакции Андрея еще находились скептики, хихикавшие в кулак, но когда вслед за золотым, пахнущим яблоками октябрем в город пришел хрусткий, снежный декабрь, смешки поутихли. Старые приятели переквалифицировались в садоводы («Закон о неприумножении хаоса»), газета тихо закрылась, а Андрей получил пособие по безработице и жил вольной птицей, упрямо вывешивая на своем сайте все новые и новые материалы. «Я бесконечно благодарен Президенту, – написал он на главной странице, – я отношусь к нему и его делам с огромным уважением. Но мир – не рай земной, а Президент – не всемогущий Господь, и за славословиями мы не должны забывать о правде». Тогда едкие статьи Андрея еще читали – правда, все меньше и меньше; поток одобрительных комментариев постепенно иссякал, и в гостевой все реже язвили по поводу президентской вездесущести.

Вскоре разгромили последнюю обсерваторию, и стало совсем не смешно. Андрей чудом успел снять финал: высокого, чуть грузного парня заталкивают в автобус с логотипом знаменитой лечебницы на борту. Крупным планом: сбитые кулаки. Крупным планом: растерянные и тоскливые глаза – астроном близоруко щурится, оглядываясь на чашу знаменитого некогда телескопа. Взрытый снег. Подмокший обрывок бумаги, исписанный формулами. Добродушное лицо полицейского; сочные губы шевелятся – «Ничего, их там подлечат, еще спасибо скажут»… Шесть скачиваний за четырнадцать лет. Ни единого комментария. Впрочем, с остальными фильмами, фотографиями, статьями дело обстояло не лучше. Год назад Андрей отключил счетчик посещаемости и перестал заглядывать в гостевую… А ведь, похоже, вылечили не всех! Евин старичок… Как он уберегся?

– О, он ужасно хитрый, – засмеялась Ева. – Сказал, что ему давно надоело, и слава Президенту, что теперь можно с чистой совестью забросить эти глупости, и от него отстали, даже проверок не было ни разу за сколько-там лет. А он продолжал изучать, только ему тяжело было одному и без приборов… Вот он и ворчал. А потом начал рассказывать мне про солнце. Знаете, он был такой грустный, и так интересно рассказывал… ужасно интересно. Он был не такой, как все, понимаете? Поэтому я согласилась – он сказал: «Девочка, не хотите ли стать моей помощницей?» – и я согласилась, потому что жалко его было и интересно. Только зря Президента ругал, правда?

Последний астроном был стар, годы брали свое. Он перестал ездить в горы и бродить ночами с подзорной трубой в руках – тяжело, да и наблюдений накопилось достаточно, чтобы сделать хоть какие-то выводы. В последние несколько лет он вновь заинтересовался ближайшими окрестностями Земли: хоть какие-то данные… очень, очень странные данные, опровергающие все, что знал раньше. Он уселся за расчеты. Зрение уже никуда не годилось, но астроном не шел лечиться, отказываясь доверять современной медицине, которая все больше походила на пугающе эффективное знахарство. Он начал подумывать о секретарше, глупенькой и старательной девочке, которая поможет ему закончить работу, не вникая в суть. И тут встретил Еву.

Она писала под диктовку, читала вслух, рылась в старых книгах. Обычная работа. Не очень интересная – Ева мало что понимала в бесконечных формулах и числах. Зато видела, что творится с астрономом: он все чаще замолкал посреди диктовки, задумываясь. Ерошил жидкие волосы, мерно раскачиваясь в кресле. Лицо его в эти моменты было отчаянное. Однажды Ева, набравшись храбрости, спросила, в чем дело, но старичок только хитро подмигнул и рассмеялся. В дребезжащем хихиканье сквозило злое безумие, и Еве стало немного не по себе.