Феликс Кривин - Полусказки

— Нет такой песни! — подхватили обитатели чулана. — Нет такой песни и никогда не было!

Жили на письменном столе два приятеля-карандаша — Тупой и Острый. Острый Карандаш трудился с утра до вечера: его и строгали, и ломали, и в работе не щадили. А к Тупому Карандашу и вовсе не притрагивались: раз попробовали его вовлечь, да сердце у него оказалось твердое. А от твердого сердца ни в каком деле толку не жди.

Смотрит Тупой Карандаш, как его товарищ трудится, и говорит:

— И чего ты маешься? Разве тебе больше всех надо?

— Да нет, совсем не больше, — отвечает Острый Карандаш. — Просто самому интересно.

— Интересно-то интересно, да здоровье дороже, — урезонивает его Тупой Карандаш. — Ты погляди, на кого ты похож: от тебя почти ничего не осталось.

— Не беда! — весело отвечает его товарищ. — Меня еще не на одну тетрадь хватит!

Но проходит время, и от Острого Карандаша действительно ничего не остается. Его заменяют другие острые карандаши, и они с большой любовью отзываются о своем предшественнике.

— Я его лично знал! — гордо заявляет Тупой Карандаш. — Это был мой лучший друг, можете мне поверить!

— Вы с ним дружили? — удивляются острые карандаши. — Может быть, вы напишете мемуары?

И Тупой Карандаш пишет мемуары.

Конечно, пишет он их не сам — для этого он слишком тупой. Острые карандаши задают ему наводящие вопросы и записывают события с его слов. Это очень трудно: Тупой Карандаш многое забыл, многое перепутал, а многого просто передать не умеет. Приходится острым карандашам самим разбираться подправлять, добавлять, переиначивать.

Тупой Карандаш пишет мемуары…

Для Календаря наступила осень…

Вообще-то осень у него — всю жизнь, потому что круглый год с него опадают листки, но когда листков остается так мало, как сейчас, то это уже настоящая осень.

Календарь шлепал по лужам, глядя в них — много ли на небе туч. У него уже не хватало сил поднять голову.

Вот тут-то ему и повстречалась теплая компания.

Тридцать Первое Ноября, Восьмой День Недели и Двадцать Пятый Час Суток сидели вне времени и пространства и говорили об осенних делах.

— Эге, папаша, неважно ты выглядишь! — крикнули они Календарю. Смотри, доконает тебя эта осень.

— Доконает, — вздохнул Календарь.

— Да ты присаживайся, чего стоишь?

— Надо идти, — сказал Календарь, — нет времени.

— Это у тебя-то нет времени? — рассмеялся Восьмой День Недели. — А что же нам тогда говорить? На нашу долю и вообще времени не досталось.

— Да, — проворчал Двадцать Пятый Час, — ночей не спишь, все стараешься попасть в ногу с временем — никак не удается. Дождешься двадцати четырех часов, только попробуешь приткнуться — глядь — уже час ночи.

— Или первое декабря, — вставило Тридцать Первое Ноября. — Сразу после тридцатого.

— А я уж как извелся с этими воскресеньями и понедельниками! Так держатся друг за дружку, как будто их кто-то связал. — Восьмой День Недели с укором посмотрел на Календарь. — А все ты, папаша, виноват. Нет у тебя порядка.

— Как это нет порядка? — обиделся Календарь. — Я за порядком сам слежу, у меня каждый день на учете.

— А толку-то от этих дней! — воскликнуло Тридцать Первое Ноября. Каждый из них отбирает у тебя день жизни.

— Отбирает, это правда…

— Слышь, папаша, ты бы плюнул на них, а? Взял бы лучше нас — мы бы у тебя ни минутки не тронули.

— Вас? — с сомнением посмотрел на них Календарь.

— Ну конечно, нас! — сказал Восьмой День Недели. — У нас бы время никуда не двигалось, на месте стояло. Ни четвергов, ни пятниц, ни суббот живи, ни о чем не думай.

— И все время ночь, — подхватил Двадцать Пятый Час. — Спи себе, знай, похрапывай!

— Это бы ничего, — улыбнулся Календарь. — И все листки целы?

— Все до одного! Если время стоит — куда им деваться?

Календарь сел, аккуратно подобрав листки.

— Я бы тогда в библиотеку поступил, — мечтательно произнес он. — Там с книгами хорошо обращаются. Взял, почитал, на место поставил… Вот жизнь!

— Выдана книга тридцать первого ноября…

— В восьмой день недели…

— В двадцать пять ноль-ноль…

— Вернуть книгу тридцать первого ноября…

— В восьмой день недели…

— В двадцать пять ноль-ноль…

— Постойте, постойте, — забеспокоился Календарь. — Это как же? Одну книгу читать целый год?

— А что — разве много? Если время стоит — чего там его экономить?

Это сказало Тридцать Первое Ноября. А Восьмой День Недели добавил:

— Да и читать-то никто не будет. Время стоит — значит, все стоит, разве не понимаешь?

— Все стоит? И жизнь, и все остальное?

— Стоит, папаша, стоит! И тебе — прямая дорога на пенсию. Наработал свое, довольно!

— А как же библиотека?

— На кой она тебе? Плюнь, не думай!

Календарь встал, расправил свои листки.

— Ну, вот что, нечего мне тут с вами время терять. Поговорили и хватит!

— А осень, папаша? Она же не пощадит! — напомнил Двадцать Пятый Час.

— Ну и ладно!

— Ох, смотри, доведут тебя твои дни!

— Вы мои дни не судите, — рассердился Календарь. — Не вам их судить! Они у меня все при деле. А вы что? Так, в стороне? Значит, вы вроде и не существуете.

Календарь оторвал от себя листок.

— Вот, потерял с вами целый день. Возьмите себе — на память о потерянном времени.

И он зашагал по лужам. Но теперь уже в них не глядел. Календарь смотрел высоко и далеко — туда, где кончается его жизнь и начинается жизнь других календарей, которые сейчас выходят из печати.

Жил на свете Художник.

Однажды, еще в детстве, он нарисовал портрет старика. Старика этого он выдумал, но на портрете старик получился совсем как живой. Маленький Художник никак не мог расстаться со своей работой: он все что-то добавлял, подмалевывал и так увлекся, что старику это надоело. Он сошел с портрета и сердито сказал:

— Довольно! Ты меня совсем замучаешь!

Маленький Художник растерялся: ему не приходилось прежде иметь дело со стариками, которые сходят со своих портретов.

— Кто вы такой? — спросил он. — Может быть, колдун?

— Нет, не то!

— Фокусник?

— Не то!

— Ага, теперь я понимаю, — догадался мальчик. — Вас, вероятно, зовут Нето. Только я, признаться, никогда не слыхал такого имени.

— На этот раз ты угадал, — сказал старик. — Меня действительно так зовут. И знаешь почему? Все, кто имеет со мной дело, считают, что я — это совсем не то, что им нужно.