Аркадий Стругацкий - Улитка на склоне - 1 (Беспокойство)

Медленно проплывали справа и слева жёлто–зелёные пятна, глухо фукали созревшие дурман–грибы, разбрасывая веером рыжие фонтаны спор; с воем налетала заблудившаяся лесная оса, старалась ударить в глаз, и приходилось сотню шагов бежать, чтобы отвязаться; шумно и деловито мастерили свои постройки разноцветные подводные пауки, цепляясь за лианы; деревья–прыгуны приседали и корчились, готовясь к прыжку, но, почувствовав людей, замирали, притворяясь обыкновенными деревьями; и не на чём было остановить взгляд, нечего было запоминать. И не над чем было думать, потому что думать о Карле и Валентине, о прошлой ночи и потонувшей деревне означало бредить.

— Этот Обида–Мученик был добрый человек, это они с Колченогом нашли тебя за Тростниками, пошли в Муравейники, да как–то их занесло в Тростники, и нашли они там тебя и притащили, вернее, тащил тебя Обида–Мученик, а Колченог только сзади шёл да подбирал всё, что из тебя вываливалось… Много он чего подобрал, а потом рассказывал, страшно ему стало, он всё и выбросил. Такое, рассказывал, у нас никогда не росло и расти не может. А потом Обида–Мученик одежду твою с тебя снял, очень на тебе была странная одежда, никто не мог понять, где такое растёт, так он эту одежду разрезал и рассадил, думал — вырастет. Но ничего не выросло, не взошло даже, и опять он стал ходить по деревне и спрашивать, почему если любую одежду взять, разрезать и рассадить, то она вырастет, а твоя, Молчун, даже не взошла. К тебе он много приставал, но ты тогда без памяти был и только бормотал что–то и рукой заслонялся… Так он от тебя и отстал ни с чем. А потом ещё многие за Тростники ходили: и Кулак, и Хвост, и сам староста ходил, надеялись ещё одного такого найти. Нет, не нашли. Тогда меня к тебе и приставили. Выхаживай, говорят, выходишь — будет тебе муж, а что он чужой — так ты тоже вроде чужая. А я как в эту деревню попала? Захватили нас с матерью мертвяки. А ночь была без луны…

Местность опять стала повышаться, но сырости не убавилось, хотя лес и стал чище. Уже не видно было коряг, гнилых сучьев, завалов гниющих лиан. Пропала зелень, всё вокруг сделалось жёлтым. Деревья стали стройнее, и болото стало какое–то необычное — чистое, без мха и без грязевых куч. Трава на обочинах стала мягче и сочнее, травинка к травинке, как будто их подбирали.

Нава остановилась на полуслове, потянула носом воздух и деловито сказала, оглядываясь:

— Куда бы здесь спрятаться?

— Кто–нибудь идёт? — спросил Атос.

— Кого–то много, и я не знаю, кто это. Это не мертвяки, но лучше бы всё–таки спрятаться… Можно, конечно, и не прятаться, всё равно они уже близко, а спрятаться здесь негде. Давай на обочину встанем и посмотрим… — Она ещё раз потянула носом. — Скверный какой–то запах, не то чтобы опасный, а лучше бы его не было… А ты, Молчун, неужели ничего не чуешь? Ведь так разит, будто от перепрелого бродила — горшок у тебя перед носом стоит, а в нём перепрелое бродило… Вон они! Э–э, маленькие, не страшно, ты их сейчас прогонишь… Гу–гу–гу!

— Помолчи, — сказал Атос, всматриваясь.

Сначала ему показалось, что им навстречу по тропинке ползут белые черепахи. Потом он понял, что таких животных он ещё не видел. Они были похожи на огромных непрозрачных амёб или на очень молодых древесных слизней, только у слизней не было ложноножек и слизни были всё–таки побольше. Их было много, они ползли гуськом друг за дружкой, довольно быстро, ловко выбрасывая вперёд ложноножки и переливаясь в них. Скоро они оказались совсем близко, и Атос тоже почувствовал резкий незнакомый запах и отступил с тропы на обочину, потянув за собой Наву. Слизни–амёбы один за другим проползали мимо них, не обращая на них никакого внимания. Их оказалось всего двенадцать, и последнего, двенадцатого, Нава пнула пяткой. Слизень проворно поджал зад и задвигался быстрее. Нава пришла в восторг и кинулась было догнать и пнуть ещё раз, но Атос её удержал.

— Какие они потешные, — сказала Нава, — и как они ползут, будто люди идут по тропинке… И куда же это они интересно идут? Наверное, Молчун, они в ту деревню идут, они, наверное, оттуда, а теперь возвращаются и не знают, что в деревне уже Одержание произошло… Покрутятся возле воды и обратно пойдут. Куда же они, бедные, пойдут? Может, другую деревню искать? Эй! — закричала она. — Не ходите! Нет уже вашей деревни, одно озеро там!

— Помолчи! — сказал Атос. — Пойдём. Не понимают они твоего языка, не кричи зря.

Они пошли дальше. После слизняков тропинка казалась немножко скользкой. Атос поймал себя на том, что мысленно перебирает известных ему диких обитателей леса. Тахорги, псевдоцефалы, подобрахии, орнитозавры Циммера, орнитозавры Максвелла, трахеодонты… это только самые крупные, тяжелее пяти центнеров… рукоеды, волосатики, живохваты, кровососки, болотные прыгуны… Почти каждый выход в лес означал встречу с каким–нибудь новым животным — не только для чужака, но и для местного жителя. То же самое относилось и к растениям. И никого это не удивляло. Новые растения приносили из леса, новые растения совершенно неожиданно вырастали на поле — иногда из семян старых. Это было в самой природе, и никто не искал этому объяснений. Возможно, новые животные тоже рождались от старых, давно известных. А может быть, они были стадиями метаморфоза — личинками, куколками, яйцами… Эти слизни–амёбы, например, наверняка какие–нибудь зародыши…

— Скоро будет озеро, — сказала Нава. — Пойдём скорее, я хочу пить и есть. Может быть, ты рыбы для меня приманишь…

Они пошли быстрее. Начались тростники. Тропа вдруг раздвоилась, одна, по–видимому, шла к озеру, а другая круто свернула куда–то в сторону. Они оставили её слева, — Нава заявила, что эта тропа ведёт вверх. Тропа становилась всё уже, потом превратилась в рытвину и заглохла в зарослях тростника. Нава остановилась.

— Знаешь, Молчун, — сказала она, — а может, мы не пойдём к этому озеру? Мне это озеро что–то не нравится. Что–то там не так. По–моему, это даже не озеро, чего–то там ещё много, кроме воды.

— Но вода там есть? — спросил Атос. — Я пить хочу.

— Вода есть, — неохотно сказала Нава. — Но тёплая. Плохая вода. Нечистая. Знаешь что, Молчун, ты здесь постой, а то больно шумно ты ходишь, ничего из–за тебя не слыхать, ты постой и подожди меня, а я тебя позову, крикну прыгуном. Знаешь, как прыгун кричит? Вот я прыгуном и крикну. А ты здесь постой или лучше даже посиди…

Она нырнула в тростники и исчезла… И тогда Атос обратил внимание на странную тишину, царившую здесь. Не было ни звона насекомых, ни булькания и вздохов болота, ни криков лесного зверья. Сырой горячий воздух был неподвижен. Атос сел на траву, вырвал несколько травинок, растёр между пальцами и неожиданно увидел, что земля здесь должна быть съедобна. Он выдрал пучок травы с землёй и стал есть. Дёрн хорошо утолял голод и жажду. Он был прохладен и солоноват на вкус. Потом из тростника бесшумно вынырнула Нава. Она присела рядом на корточки и тоже стала есть, быстро и аккуратно. Глаза у неё были круглые.