Марина Дяченко - Утопия

Тогда Пандем в Кимовом сне положил горячую руку Киму на плечо.

— Ты опять притворяешься человеком, — сказал Ким. — Адаптируешь себя к моему восприятию… Выстраиваешь для меня модель моего друга…

— Действующую модель, заметь…

— Действующую… модель моего единственного в мире друга. Пан, если я снова перевернусь в машине — ты ведь не протянешь мне руку?

Пандема больше не было рядом.

Никого не было. Только сон.

Он лежал на спине. Над ним колебалась вода, подсвеченная солнцем; толща прозрачной воды. Ким глубоко вздохнул, почти уверенный, что легкие взорвутся; ничего не случилось. Под водой дышалось легко.

Пальцы, сжавшись, вцепились в траву. Что-то коснулось мизинца — холодное, как рыбка. На ощупь — полированное дерево, ребристая поверхность… Пульт.

Он щелкнул «отмену»; вода над головой исчезла. Потолок взмыл вверх; Ким лежал на полу своей собственной комнаты. Этот дизайн сделала для него Арина — давно… Когда еще была надежда на потепление…

Минимальная высота потолка. Подсветка… как взгляд из-под воды. Значит, он захотел почувствовать себя русалкой… или утопленником? Лег и заснул…

Он сел. Помассировал шею; перевел потолок в самое высокое из возможных положений. По комнате прошелся ветер, пространство раздвинулось, и мягко засветились стены. «Воздух, — думал Ким. — Что мне надо? Просто воздух, да чтобы пахло травой…»

И еще хорошо бы, чтобы все вчерашние события — бунт, Алекс… беготня, «хлысты», сотни медицинских капсул, стянутых к месту происшествия… Чтобы все это приснилось. Так нет же, нет…

Он перевернулся лицом вниз. Перед глазами оказался ковер, тот самый, принцип для которого он разработал еще лет семь назад. Арина знает, что его живые покрытия — те, над которыми он в разные годы работал, — заняты в половине современных дизайнерских «штучек». Их можно косить или стричь… или отращивать хоть до потолка. Они не пачкаются. Они не вянут. Они не выходят из моды вот уже полдесятка лет. Арина знает…

Он застонал и потерся лицом о траву. Арины, слава Пандему, не было там… Он сразу же проверил по сети, где она… С Ариной все в порядке, рядом с ней Ромка, сын…

После вчерашнего мы все вступаем в новую эру — теперь не будет вседозволенности, зато будет страх. Пустые улицы… Пустой транспорт… Пустые лица…

Надо вставать и идти. Идти по школам, по универам, по детским и подростковым сетевым каналам. Что-то объяснять. Успокаивать и запугивать. Говорить, что решение властей… теперь у нас появилось такое слово — власти… хорошее хлесткое слово, вместо аморфной «координатуры»… что решение властей насчет применения силы было правомерным и единственно возможным…

Какой ужас. И это ведь правда…

Вызов от Алекса — сладкое пение птиц.

— Ты спал?

— Проснулся.

— Нет времени дрыхнуть, пользуйся перезагрузкой… За вчерашний день по слою — ни одного правонарушения.

— Поздравляю…

— И десяток самоубийств.

— Что…

— Поднимайся, пандемоизбранный… Пахать подано.

Ким Андреевич Каманин вышел из координации, когда ему исполнилось семьдесят. Не потому, что чувствовал себя старым, и даже не потому, что ему надоело, по выражению нынешней молодежи, «корчить из себя Пандема». Просто он понял вдруг — с удивлением, — что люди ему безразличны.

Прежде он мог презирать и сочувствовать, ненавидеть и уважать; теперь люди ему надоели. Может быть, потому, что работа последних лет — в координации — вымотала из него остатки иллюзий.

То была изнуряющая, на грани возможного работа — от мозговых штурмов до методичного, дом за домом, посещения волонтерами-психологами всех жителей слоя. Социальные программы сперва отрабатывались на симуляторе и только потом претворялись в жизнь — взаимосвязанные комплексы мер с однословными названиями вроде «Кнут», «Подарок», «Ребенок», «Весы»… Ким не раз и не два оценил предусмотрительность Пандема, поместившего человечество в «шлюз». Ни глобальной катастрофы, ни большой войны, ни даже демографического взрыва пока не случилось; социальные потрясения были сведены к минимуму, бунты предупреждены, а системы ценностей худо-бедно перестроены. Никому больше не приходило в голову устраивать над городом гонки на леталках; на Трассу допускались только машины, полностью лишенные ручного управления. Это было неудобно, зато безопасно; Ким прекрасно понимал, что в будущем проблемы не кончатся и что это будут старые, навязшие в зубах проблемы пополам с новыми, невообразимыми пока, и что решать эти проблемы придется его племянникам, сыну и внукам — но не ему, слава богу. Хватит, он и так вот уже много лет «корчит Пандема»…

Тем временем так называемая стихия тоже осмелела и заявила свои права на самостоятельность. Обвалы и оползни, лесные пожары и смерчи, землетрясения и ураганы следовали один за другим методично, как задания учителя, и служба экстренных ситуаций, организованная и оснащенная когда-то Пандемом, сдавала один практический экзамен за другим — пока успешно, потому что путь от простого к сложному всегда предпочтительнее, чем внезапное барахтание в проруби…

Ким Андреевич сидел дома и читал книги. Или бродил по паркам, беседуя с воображаемым Пандемом; или вспоминал умершего в прошлом году отца Георгия — «нет ничего, подвластного Пандему, что в перспективе не было бы подвластно человеку»…

Когда ему надоедало беседовать с призраками, он шел в сеть или связывался с кем-то из сестер. Вот, например, как сегодня.

— Кого сейчас интересует искусство, — сказала Александра. — Правда, в последние годы появилось несколько поэтов… Эти — как мотыльки, приходят из ниоткуда, гениально пишут, будучи юнцами и юницами, потом взрослеют и пропадают… уходят в никуда. Как авторы, я имею в виду, не как люди, слава Пандему…

Перед Кимом — на внутреннем экране — появился вход в старый, построенный еще до Пандема театр. Помпезное здание с колоннами казалось сейчас бронтозавром от архитектуры. Ни почтения, которое вызывает подлинная древность, ни восхищения перед талантом конструктора, ни новизны, ни удобства — здание не снесли только потому, что кому-то из Александриных подопечных пришла в голову мысль — давно, еще на заре Пандема, — что помещение можно блестяще использовать для модных тогда «синтетических зрелищ»…

Теперь здесь давали «Комическую мистерию» — феерическое представление, угождающее сразу пяти зрительским чувствам. Вот уже несколько лет «Комистр» пользовался таким успехом, что приходилось даже ограничить вход; это оттого, говорила Александра, что постановщики всячески издеваются над смертью. Зрители как бы возвращаются в ранние годы Пандема…