Евгений Ленский - Вокруг предела

А далеко, на другом континенте, так же катался на кровати Трофимов. Слезы от хохота текли у него по щекам, тело сотрясалось, а бесшабашно веселый голос в мозгу ликовал: «Вот так! И всех их так!»

Отсмеявшись, Трофимов задумался. Уже то немногое, что он видел в своем мысленном облете планеты и то, что он знал из газет, радио и телевидения, свидетельствовало однозначно: партизанскими действиями серьезных результатов не добьешься.

Да, он спас Джонна Смолла, мог спасти еще сотню ему подобных… А ту девушку, о которой вспоминал Смолл?.. А повстанцев?.. В мире ежедневно происходят конфликты, ежеминутно льется кровь… Как прекратить все войны разом, если за ними стоит противоборствующий интерес? И чей интерес предпочесть! Промышленность, уничтожающая природу, — уничтожить ее?.. А преступность?.. Трофимов не знал, способен ли он одновременно контролировать даже десятки ситуаций, а ведь их тысячи!

Но все эти сомнения не отменяли главного. Пока у него есть сила, он будет действовать. Эти «Живые Мысли» — они не живые. Они не способны понять стремления и нужды биологического существа, и только от непонимания запрещают вмешательство. Но он, Трофимов…

— А ты еще не понял, что они и мы, — это одно? — как гром грянул Голос.

Выговцев включился в мысли Трофимова на подходе к «Шанхаю». Именно на подходе: он не спеша шел по улицам, хотя мог бы оказаться около избушки Потапыча в мгновение ока. Собственно, это был уже не Выговцев, это была Сила и Воля, имеющая форму биологической структуры. И все же пребывание в облике Выговцева не прошло даром. Долгое время скрытая «Живая Мысль» поневоле прониклась чем-то, присущим человеку. И она полюбила этот нелепый и всё же чем-то подкупающий мир. Там, в просторах Вселенной было все, было в тысячи раз больше, но чего-то не было. Выговцев шел пешком, радуясь ночи, шагам, чувству физического напряжения, нарастающего с каждой минутой. А заодно вторым, третьим, тридцать третьим уровнем восприятия он слушал мысли Трофимова и то удивлялся, то восхищался. Например, историю с автоматами Выговцев оценил и посмеялся. Там, на свободе пространства, юмора не было. Юмор основан на несоответствии, а какое, несоответствие, если ты всемогущ? Но все же Трофимов заблуждался, заблуждался искренне, и Выговцев не надеялся, что его можно переубедить. Такое уже бывало, и Разум Вселенной каждый раз оказывался перед сложнейшей задачей. То на одной планете, то на другой «Живая Мысль» проваливалась в сознание биологического существа. И случалось невероятное — сила, способная лепить материю, как глину, сила, для которой пространство и время только способы существования, отступала. Она сталкивалась со слабенькой, раздерганной и запутанной биологической мыслью и не могла ее подавить. Хуже того, иногда той удавалось заместить ее, вместить в себя. Эта новая, полуживая мысль оказывалась способна сознательно, или, еще хуже, бессознательно приводить в действие страшные возможности… Конечно, и добрые, но вперемешку со злыми. Разум Вселенной уже потерял две планеты. Миллионы лет «Живые Мысли» совершенствовали свою независимость от материи. Для того, чтобы снова научиться с ней работать, им пришлось бы утратить часть своего совершенства. И было решено, что когда произойдет проваливание «Живой Мысли» в биологическую, то немедленно будет инициироваться еще не прошедшая весь цикл Мысль в близко находящемся существе, для противовеса той, полуживой. А затем обе снова пройдут весь цикл. Так что Выговцев знал, куда и зачем он идет, а Трофимов — еще нет. И только когда голос Выговцева вмешался в его размышления, мгновенно все понял и откликнулся.

— Это вы-то одно? Вы, гордые и прекрасные, для которых не существует сложностей и бед, одно с несчастным, истекающим кровью, задыхающимся, отравленным человеком? И вы называете эту Землю «материнской планетой»?

— Каждый должен пройти свой путь… И ты знаешь, что мы не можем управлять материей.

— А как же ты хочешь меня остановить?

— Я еще не полностью потерял контакт со своей биологической структурой, моя сила — ее умение.

— Вот, и что же мешает вам, вот так, в облике человека, прийти и помочь?

— Каждый должен пройти свой путь. Любое нарушение ведет к непредсказуемым последствиям. Мы — это они в далеком будущем. Они — это мы в забытом прошлом. Мы прошли этот путь до конца и стали тем, чем стали. Та же судьба ждет и их.

— Правильно. Очень правильно — для «Живой Мысли», но не для живого существа. Вам незнакомо понятие «сочувствие», «жалость», «доброта». Уж не потому ли, что никто не вмешался в ваш путь?

— Мой путь здесь, на этой планете.

— Неужели? — подумали они одновременно и осознали, что этому разговору столько же лет, сколько человечеству. И что Вселенский Разум необратимо теряет «Живые Мысли»; уходящие в вечный круг на материнских планетах. Они вели этот спор, когда еще жила ни земле раса крылатых, отдаленных потомков ящеров. Люди донесли в туманных легендах до современного мира подробности сотрясавших землю битв. И Выговцев не дал Трофимову спасти расу крылатых от загадочной эпидемии… Выговцев, или кто-то еще. Потом они постоянно встречались, переходя через века и эпохи и каждый раз возвращались на новый круг, и каждый раз неминуемо встречались опять, потому что равновесие должно быть нерушимо. Каждая планета должна пройти свой путь до конца! Но было в этой непреложности и повторяемости что-то переменное, что-то не дающее Трофимову отказаться от борьбы.

Трофимов выставил на границах «Шанхая» силовой барьер и стал вспоминать: працивилизация, Египет, майя, средние века, восемнадцатый век… По-разному воспринимаемы, в зависимости от личности, в которой пробуждалась «Живая Мысль» и ее Силы; все встречи были различны. Иной раз они схватывались даже не осознавая того, иной раз схватка приобретала характер магии и колдовства. Всяко бывало. Но почему против него одного, чаще всего выступало вроде как двое? Ведь он же человек, он не может овладеть Силами в полной мере. Кто же второй и почему надо двух на него одного? В этой мысли крылась загадка. В этой мысли крылась надежда.

Стены избушки, заколебавшись, растаяли. На секунду в глазах Трофимова сместились звезды, и Луна рухнула вниз, прорвав тучу. Отозвавшись в мозгу Трофимова грохотом, рухнул выставленный им барьер. Выговцев вступил на территорию «Шанхая». Он шел тяжелой поступью уставшего человека, не спеша. И только Трофимов видел, какие колоссальные силы клубились возле него. Но главное для Трофимова было понять. Понять, а потом встретить. Выговцева, как человек человека, лицом к лицу.