Дмитрий Глуховский - Будущее

— Я на задании. Мне нужно тут дождаться поезда...

— Поезда остановлены, пока мы не найдем бомбу. Пожалуйста... В любую секунду тут может... Вы понимаете?!

Партия Жизни. Перешли от слов к делу. Следовало ожидать.

Эти овчарки в погонах уже почти согнали всех в дальний угол. А если террорист в толпе? Если бомба у него? Что за бред?!

Хочу сказать об этом полицейскому, но затыкаюсь на полуслове. Он меня не послушает, и он все равно ничего не решает. И потом, я тут не мир спасаю, у меня свои дела. Поскромнее.

— Мне нужен транспорт! — Я хватаю его за ворот. — Любой!

Вдруг замечаю открытый аэрошлюз, а в проеме — присосавшийся к внешней стене башни полицейский турболет. Оттуда-то они и валят. Вот он, шанс.

— Маршем! — командую я себе.

Отпускаю его и двигаю к аэрошлюзу. По пути натягиваю на себя маску. Меня больше нет; Аполлон за меня. Голова становится легкой, мышцы поют, словно стероидами обколоты. Некоторые считают, что мы носим маски ради анонимности. Чушь. Главное из всего, что они дают, — свобода.

Полицаи при виде Аполлона расступаются и как-то вообще скукоживаются. У нас с ними непростые отношения, но сейчас не до церемоний.

— Забудь о смерти!

— Что надо? — Навстречу, поднимая забрало шлема, шагает могучий бычара. Старший, наверное.

— Мне необходимо срочно попасть в башню «Гиперборея».

— Отказать, — отбрехивается он сквозь амбразуру своего шлема. — У нас спецоперация.

— А у меня — поручение министра. Из-за вашего бардака все и так на грани срыва.

— Исключено.

Тогда я делаю ход конем — хватаю его за запястье и тычу ему в руку сканером.

— Эй!

Звонит колокольчик.

— Константин Райферт Двенадцать Тэ, — определяет сканер, прежде чем Константин Райферт Двенадцать Тэ успевает выйти из ступора. — Беременностей не зарегистрировано.

Бычара отдергивает руку и пятится от меня, бледнея так резко, словно я ему шею взрезал и всю его дурную кровь спустил.

— Послушай, Райферт, — говорю ему я. — Подбрось меня до «Гипербореи», и я забуду твое имя. Продолжай кобениться — и на работу завтра можешь не выходить.

— Много о себе думаешь! — рычит он. — Ваши не вечно министрами будут.

— Вечно, — заверяю его я. — Мы же бессмертные.

Он еще молчит и демонстративно скрежещет зубами, но я-то понимаю — это для маскировки, чтобы не было слышно тихого хруста, с которым я переломил ему хребтину.

— Ладно... Туда и обратно.

Рядом к стене пришвартовывается еще один такой же аппарат — рама с четырьмя винтовыми турбинами и капсула с пассажирами. Но вместо полиции в проем шлюза прыгает какая-то телочка с надписью «Пресса», туго натянутой на задранный бюст.

Прячусь внутрь капсулы. Не люблю этих шлюх.

— Да у вас тут шоу, а не спецоперация!

— Общество имеет право знать правду, — чьими-то чужими словами отвечает Райферт.

Я улыбаюсь, но Аполлон меня не выдает.

Райферт тоже втискивается внутрь, дверь пшикает, и турболет отлепляется от башни. Полицай стаскивает шлем со своей круглой потной башки, ставит его на пол. Стрижка «маринз», свинячьи глазки и второй подбородок. Налицо ожирение головного мозга и неконтролируемое деление клеток мышечной ткани.

Он ловит мой взгляд и прочитывает его. Полицейские рефлексы.

— Не смотри на меня так, — говорю я Райферту. — Может, я тебе еще жизнь спас. Сейчас как рванет...

Может, всего через минуту апельсины в траве, желтое фрисби и девушка Надя станут такой же небылью, как тосканские холмы. Из новостей узнаем.

«Октаэдр» отъезжает, словно огромная шахматная ладья, другие фигуры-небоскребы лезут на передний план, задвигая на задний план восьмиугольную башню с перевернутыми садами. Турболет, чуть покачиваясь, ныряет в разрывы между столпами. Райферт сам ведет машину.

Воздух пуст. Кроме полиции и неотложки, никому летать не дозволено. Для всех прочих — общественный транспорт: тубы и лифты, — и перемещения строго по осям координат. И только для этих засранцев мир существует в настоящем 3D.

— Вы себе тут «Полет валькирий» не ставите треком? — завистливо интересуюсь я.

— Да пошел ты, умник... — огрызается этот дуболом.

— Я бы ставил.

— А я бы тебе... — Он дальше бурчит что-то невнятное, предположительно в грубую казарменную рифму; я великодушно не уточняю, что он там плетет.

Коммуникатор все еще моргает вызовом. Я опаздываю, но без меня там, похоже, решили не начинать. Я чувствую, что снова нашел потерянный пульт от своей жизни. Все снова под контролем. Все под контролем.

— Гады, — бубнит себе под нос Райферт.

— Это мы сейчас о чем?

— Партия Жизни. Если это правда... Они переходят все границы. И ради чего?!

— Ты что, никогда не видел их агиток? Жизнь неприкосновенна, право на продолжение рода священно, человек без детей — не человек, бла-бла-бла, отмените Закон о Выборе.

— А перенаселение?

— Этих ребят не заботит перенаселение. Им плевать на экономику, на экологию, на энергетику. Мальчикам просто резинки жмут, а девочек от гормонов разносит, вот и вся история. Ребята не хотят думать о будущем. Хорошо, что есть мы. Мы подумаем за них.

— Но теракт?! Жизнь-то неприкосновенна!

— Не удивлюсь, — говорю я. — Они борзеют с каждым днем. Уверен, у них там есть теоретики, которые на раз-два докажут, что ради того, чтобы спасти миллионы человек, необходимо пожертвовать тысчонкой.

— Вот скоты! — Он сплевывает.

— Ничего. Рано или поздно мы до них доберемся. Этих-то всегда есть за что брать.

Райферт молчит, сосредоточившись на пилотаже. Потом вдруг мямлит:

— Слушай... Всегда хотел спросить... Как вы их находите? Нарушителей? Я пожимаю плечами:

— Ты просто веди себя хорошо, и не придется об этом думать.

— Просто интересно, — деланно зевает он.

— Конечно.

Говорю и слышу, как у меня на шее волосы приподнимаются. Охотничий инстинкт. Чую клиента. Но времени нет, да и чучело его мне ставить негде.

— Вон она показалась. — Райферт кивает на выступившую из ночного тумана двухкилометровую колонну. — Готовься выметаться.

«Гиперборея» выглядит странно; больше всего она похожа на древний панельный дом, который из-за какой-то генетической болезни растет не переставая уже несколько веков. Снаружи башня облицована чем-то похожим на плитку и вся поделена на крохотные уровни-этажи — с окнами. И этих этажей в ней, наверное, целая тысяча. Уродливое здание.

Я отстегиваю маску и кладу в ранец. Персей тоже носил голову медузы Горгоны в мешке. Горгоньей головой надо пользоваться дозированно.