Песах Амнуэль - Странные приключения Ионы Шекета. Часть 4

— Ш-ш-ш… — зашипел Китайк, появившись в окне в полном неглиже. — Как-кая телеграмма? К-какой еще зельц?

— Читаю! — продолжал вопить Бандер. — «Грузите зельцы бочками! Братья Каракозы!»

— Тише-тише, — заволновался Китайк. — Это полная глупость, милейший. Какие бочки? Какие зельцы? Вы весь город разбудите!

— Особенно агентов налогового управления, — согласился Бандер и понизил голос. — Отдайте золотого зельца, и я навсегда оставлю вас в покое.

— Нет у меня никакого…

— В задней комнате, за перегородкой, — заявил Бандер, зафиксировавший на слух недавние метания Китайка.

— Нет у меня никакого… — повторил Китайк, но куда менее уверенным шепотом.

Бандер лишь плечами пожал — торопиться ему было некуда.

— Послушайте, милейший, — решился наконец Китайк, — я пожалуй отдам вам бронзового зельца, стоящего у меня в гостиной. Это семейная реликвия, но я готов…

— Золотого, — рявкнул Бандер. — Золотого, иначе я иду в налоговое управление!

— Ну и идите, — злорадно ответил Китайк. — Лучше отдать часть государству, чем вам всего зельца целиком!

— Значит, — с удовлетворением констатировал Бандер, — вы признаете, что владеете золотым зельцем, хотя минуту назад утверждали обратное? Хорошо, я принимаю ваш аргумент и готов взять лишь голову зельца — согласитесь, налоговый инспектор заберет гораздо больше!

Китайк молчал, обдумывая предложение. Он так погрузился в раздумья, что не расслышал шагов в собственной гостиной — это Бандер проник в квартиру, открыв бронированную дверь платиновой отмычкой. «Думай, думай», — бормотал он себе под нос, вскрывая потайную панель, за которой обнаружил золотого зельца, потупившего свои умные глаза.

— Пошли, — коротко сказал Бандер и, не оглядываясь направился к выходу. Золотой зельц топал следом, зыркая глазами по сторонам и обращая в золото все, на что падал его томный взгляд.

Ах, если бы Бандеру была известна эта удивительная особенность местной золотородящей фауны! Но мой герой шел вперед, не оглядываясь, а зельц оставлял за собой золотую бронированную дверь, золотые ступеньки на лестнице и беднягу Китайка, обращенного в золотую статую, когда зельц бросил на бывшего хозяина прощальный взгляд.

По дороге к космопорту зельц смотрел в небо, на три луны, на звезды, на красоту ночной природы — к счастью, зельцы не настолько дальнозоркие создания, чтобы обращать в золото удаленные небесные тела, так что обошлось без вселенских катаклизмов. А в звездолете, куда Бандер погрузил золотое животное, способность зельца к трансмутации и вовсе угасла, поскольку в сильных магнитных полях реакции холодного ядерного синтеза не идут, согласно физическим законам, действующим в любой части Вселенной.

Мог ли Бандер знать об этом? Мог, конечно, поскольку об этом знал я, автор романа «Золотой зельц». Однако своим знанием, приобретенным во время долгих межзвездных странствий, я не стал делиться с придуманным мной персонажем, о чем совершенно не жалею. Вот еще! Могу себе представить, что начудил бы Бандер, знай он истинные возможности золотого щарунорского зельца и физические законы трансмутации.

Финальную сцену романа я считаю своей творческой удачей (не то чтобы остальные сцены удались хуже, но эта своей эстетической новизной превзошла даже мои собственные ожидания). Представьте себе: звездолет класса «моль» пронизывает пылевое облако, на корпус через шлюз-тоннель вылезает удрученный очередной жизненной неудачей Бандер с бывшим золотым зельцем в руке и с воплем «Да пропади ты пропадом, железяка несчастная!» швыряет несчастное животное в черный, как любят писать плохие литераторы, провал мироздания.

Формально Бандер прав — действительно, в условиях подавления трансмутантных способностей зельц из золотого превратился в обычное, никому не нужное железо. Прокляв весь населенный космос и прочие галактики впридачу, Бандер печально сидит на корме звездолета, свесив ноги в пустоту Вселенной, и не подозревает, что, удалившись от корабля на расстояние половины световой секунды и оказавшись, следовательно, вне действия наведенных магнитных полей, зельц вновь обрел свои былые способности и обратился в золото. Более того, золотой зельц принялся трансмутировать вокруг себя все, что попадало в его поле зрения: астероиды, кометы, пролетавшие мимо звездолеты и даже космическую пыль…

Поистине, космос за кормой бандеровской «моли» становится золотым, но мой герой не знает об этом и на последней странице романа горестно произносит: «Миллионера из меня не вышло, придется переквалифицироваться в управдомы».

А что? Вполне достойная профессия — правда, не очень популярная в наше время.

НЕТ ПОВЕСТИ ПЕЧАЛЬНЕЕ НА СВЕТЕ…

С сожалением вынужден констатировать, что литературная критика — это проявление лютого каннибализма в наш просвещенный и гуманный век. Литературный критик имеет неприятную привычку выедать у рецензируемого автора печень и мозги до тех пор, пока не лишит объект своего внимания воли к творчеству.

Так было во все времена — наши не исключение. Критики из Древних Афин довели Софокла до психического расстройства, и пусть мне не говорят, что на самом деле автор «Царя Эдипа» прожил счастливую жизнь — я лучше знаю, что происходило на самом деле, поскольку присутствовал при смерти этого великого человека, исполненяя обязанности партульного в Комитете по охране времени «Брументаль». А что некий Писарев вытворял с классиком русской словесности Александром Пушкиным! В общем, не говорите мне о критиках — нет существ более презренных и менее пригодных к нормальному цивилизованному общению.

Я это к тому говорю, что после выхода моего романа «Печальная история Ромино и Этты» критики набросились на меня так, будто я написал не шедевр современной лирической трагедии, а графоманское подражание сюжету некоего Шекспира, пьесу которого под названием «Ромео и Джульетта» я, скажу честно, не только не читал, но даже не видел одноименный виртуальный блокбастер, побивший, говорят, все рекорды кассового успеха.

Сначала я бросился было в бой, пытаясь убедить критиков, что рассказанная мной история — не компиляция, а истинное происшествие, имевшее место на Вороне-9 именно в те дни, когда мой звездолет совершил на этой планете вынужденную посадку по пустячной, в сущности, причине: у моего компьютера разболелся головной световод, и этот негодяй потребовал срочной замены всего расчетного блока. Тогда-то я и стал свидетелем ужасной трагедии, которую описал в своем романе, будучи под впечатлением от гибели столь красивых и юных существ.