Владимир Мака­нин - За чертой милосердия

Он хотел потрепать старого инженера дружески по плечу, но тот отвел руку:

— Вот еще!.. У нас работа, а не юбилей. — Условившись о часе встречи, инженер-техник ушел.

Конвейер медленно накатывал чаны-коровки. Возле чанов, одетые в белое, трудились женщины, нажимали на кнопки, выстреливая из ампул строгое число граммов вкусовых эссенций. Женщины были молоды, белая одежда подчеркивала формы — и тут же вновь волна запахов, вновь дурнота и сквозь дурноту встрепенувшееся мужское естество. Инстинкт, — сказал себе командированный молодой человек, отмечая, что, как ни отвратителен запах, он дает мужчине почувствовать себя сильным, даже могучим. Неотрывно смотрел он теперь на женское тело в белой одежде. Выбрал одну и смотрел, угадывая формы.

— Да что ж закрышки чанов так плохо прикрыли? — возмутился Батяня. Он снова потряс фляжкой. — Не надо? Глоток-два?.. Ну и слава богу, что не хотите. Запахи по-разному действуют, непривычный человек может и в истерику впасть. Один командированный как раз на вашем месте стоял — начал эту решетку — видите ее? — рвать руками, раскачивал, чтобы унять нервы. Видите? Металл погнул, а такой, казалось, хиляк-интеллигентик…

Батяня заспешил — скорее отсюда! (Он глотнул из своей фляжки.)

В цех они вошли в обратном направлении к движению конвейера.

— …Я видел, как вы глядели на женщину, — вот вам и пример. Деторождение как долго держалось в тайне, как тщательно хранилось. И ведь не только в церквях всех мастей, в миру деторождение тоже куталось в любовь, в чувство. А почему?.. А потому, что никто никогда деторождение не совершенствовал. А как только пошли аборты, таблетки, гормоны, как только пошли по мужским карманам припасенные на вечерок гондоны, извините, я хотел сказать — презервативы, ну, старый человек, простите, простите, — и это было еще задолго до того, как мы успели победить СПИД, а ведь СПИД победили только в прошлом веке! — и пошло-поехало, какая там тайна! Уже сопляки-подростки — вчера слышал своими старыми ушами — толковали о том, что женщина, в первой своей встрече с каждым мужчиной, обязана в постели постанывать, чтобы, не дай бог, не лишить мужчину уверенности и силы…

— Простите. Вы о тайне?.. Или о женщинах? — перебил молодой командированный с иронией.

— О тайне, о тайне! о чем же мы еще говорим! Я всегда доказывал, никаких внедрений, никаких АТм двести сорок хреновых номеров… Сейчас, к сожалению, я только брюзжу, а раньше я умел убедить. Еще пять лет назад я убедил одного молодого ничего не внедрять. Его, как и вас, прислали, а я таки сумел убедить его, и он отказался внедрять, уехал…

— Со мной не пройдет.

— Да уж вижу, вижу. Но его я убедил. И он так и написал в докладной: не желаю работать с вами… К сожалению, других направлений работы на этом свете нет. Пока не придуманы. Так и уехал ни с чем, бедный.

Этакий простяга, ворчащий Вергилий, Батяня вводил в дело:

— И здесь часы. Видите? Здесь тоже будем проходить, когда в конвейер подключится ваш АТм-241. Я немногословен, когда узел обкатывается. У меня два слова: отлично и второе мое слово — молчание. Сами понимаете, что оно означает. Оно означает — хреново. А отлично — это если график будет выдерживаться с потерей всего сорока секунд, как вы нам и обещали. Знаю, знаю про двадцать шесть секунд! Но кто же в них поверит?

И тут же теплая волна чувства, когда безо всякой паузы этот чертов Батяня произнес:

— Здесь будет поставлен ваш узел. Да, в этой комнате. Можете на миг войти…

Комната средних размеров и совершенно пуста. Лишь по полу через середину комнаты тянулся прозрачный полиэтиленовый шланг, по которому — было хорошо видно — проталкивалась толчками пульсирующая кашица будущей пищи. Пустая комната, и в середине ее ниточка шланга. Командированный молодой человек, захваченный волнением, молчал. Знак переживания. Сердце его тихо било, подталкивая кровь чуть ли не теми же пульсирующими ударами. Прозрачный, дышащий, как сосуд, шланг был тонок, не толще девичьей руки у запястья… Да, здесь шланг разрежется скальпелем и в течение одного часа вмонтируется и будет подключен ваш узел, — да, разумеется, шланг войдет в АТм-241 и затем из него выйдет. Вот — всё.

Молодой командированный тут же оговорил условие: во время испытания он хотел бы видеть весь конвейер — он хочет быть убежден, что секунды не потеряются где-то в пути, на чужих стыках.

— Общее время? — Батяня кивнул. — Разумеется, мы его полностью учтем. Но зачем оно вам? Ах, не доверяете. Ладно, посмотрите от и до, но только в третий, в последний день. Сами проследите каждую секунду. Пожалуйста. Да, даже два хронометра. Один у вас будет в руках для маневрирования туда-сюда, а второй, соединенный с общим компьютером, будет стабильно висеть на вашем брюхе — знай поглядывай.

И он вскинул брови, как бы пугая:

— Да-да, два хронометра у вас, но и у меня тоже два!

— Вот и прекрасно, — молодой человек улыбнулся.

— Вот именно. Прекрасно. Два у вас и два у меня. Может быть, с нами пройдет вдоль конвейера и директор комбината. Но не обязательно.

Она постучала тихо, старомодным робким пристуком, и вошла с некоторой заминкой, когда он сказал: «Войдите», — в руках ее было симпатичное ведерко для мусора и крохотный пылесос. На тонкой шее, как медальон, чуть менее ее ладони коробочка-рация. Вероятно, для связи; администрация в любую минуту может знать, где она сейчас убирает и каково состояние гостевого домика на данный момент. Она убирала в комнатах быстро, легко, иногда отмахивая темные волосы со лба, — она приостанавливалась, двигалась. Он стоял у окна: все еще длилась та не оформленная чувством минута, когда она вошла и коротко, скромно представилась:

— Оля.

А он назвал себя.

Она прибирала в общем-то в чистой комнате: вытирала пыль. Пять минут — и вот она вымыла руки, погляделась в зеркало, а затем подала на стол чай на подносе, печенье. И он, конечно, попросил — мол, побудьте со мной. Выпейте со мной чаю. Она присела в кресло, что напротив.

Оба улыбнулись — стало легко. Они пили чай и беседовали.

— А я боялась, что вы старый. Старые пристают…

— А молодые?

Она засмеялась:

— А молодые смущаются.

— Так, как я?

Она кивнула, произнесла что-то невнятное. Он заметил, что сама она тоже смутилась.

Он спросил — командированные давно не приезжали?

— Да. Больше полугода…

И тут же добавила:

— Я еще вчера видела свет у вас. Я прибирала в соседнем домике. И подумала о вас.

— А, так это вы были там! Я тоже видел вспыхнувший в окнах свет, на три-четыре минуты, да?