Владимир Марышев - Ключ

– Дал зарок – выполняй. Я-то тут при чём?

– При чём, при чём… Я с тобой как с человеком хотел поговорить, а ты… Знаю, все равно застрелишь – дурак будешь последний, если пощадишь. Но душу-то я могу перед тобой вытряхнуть? Все годы молчал. Чего, думаю, зря болтать, вот выйду – пришью его, а дальше и жить незачем. А теперь чую – самого завтра пришьют. Не ты, так другой. Позабыли меня там, наверху…

Сыч снова шмыгнул носом и отвернулся.

«А ведь мы с ним оба дубли, – вспомнил Шатун. – Куклы на потеху толстопузой публике. Хорошо сделанные – даже носом шмыгать умеем».

Он зачем-то еще попинал жёлтого ходунка по ногам, хотя нужды в том не было, потом хлопнул Сыча по плечу.

– Ну, ты еще разревись тут! Человека нашёл… Человеки на складе лежат, дожидаются, кто из нас живым вернётся. А мы – синтетическое мясо, скоро жарить друг друга будем. Вот что, Сыч… Тебе, ясное дело, пожить охота – всего два года отсидеть осталось. А я пожизненное схлопотал. Сам знаешь, сколько на мне мокрухи. Как разборка, тут же найдут, где бы ни был, пушку в руки – и вперёд. Давай, Шатун, ты заговорённый, любого пахана завалишь, а самому – ни черта. И точно – ни черта не было. Зато сюда угодил. Ты на это, что ли, намекаешь? Мол, чем гнить здесь, пока вперёд ногами не вынесут, лучше мне сразу зажмуриться?

Сыч молчал.

– Нет, – оскалился Шатун, – я просто так не зажмурюсь. Смерть со мной давно рядом ходит, да все никак не встретимся. Вот и теперь разминемся. А пожизненное… Еще посмотрим, кто кого переживёт. Колония тут что – навечно? Всякое может случиться. Лет через десять кончится аммор – и прикроют всё к чёртовой матери. А там видно будет… Так что и ты надейся – до последнего. Больше мне нечего тебе пожелать.

Он снова похлопал Сыча по плечу и направился к своему ходунку.

Бакай вертел в пальцах дымчато-розовую пластинку аммора, похожую на чешуину огромной рыбы, и размышлял о том, как у земных чиновников возникла людоедская прихоть.

Норна – планета дрянная во всех отношениях, и аммор – единственная её ценность. Казалось бы, минерал как минерал, который можно синтезировать на Земле. Ан нет! Под воздействием местных факторов он приобрёл особые свойства, которые искусственно не воспроизводятся. А многим очень бы этого хотелось, ведь аммор – лучший материал для медицинских наноботов. Каким-то чудом он, порождение безжизненного мира, оказался идеально совместим с человеческими тканями.

Но аммора мало – всего одна причудливо закрученная жила, с разработкой которой вполне справляется контингент колонии. Его, контингента, для этого дела даже слишком много. Видно, там, наверху, большие люди подсчитали загруженность рабочей силы и пришли к выводу: десятка три колонистов можно без ущерба для производства вычеркнуть из жизни. А заодно – пощекотать себе нервы редким зрелищем, за устройство которого на любой другой планете попали бы под суд. Но на богом забытой Норне всё можно…

«Скоты, – думал Бакай. – Отрастили себе задницы в мягких креслах, вот и бесятся с жиру. Сами небось палец порежут – исстрадаются, а чужую кровь чего жалеть – её много, не убудет. Сунуть любого из них в эту дыру на год – весь срок бы выл, на коленях ползал, чтобы забрали обратно…»

Он бросил пластинку на стол, поднялся и прошёлся по кабинету. Его до сих пор душила злоба после разговора по гиперсвязи с Ромуальдсеном – главной шишкой из приезжающих. Бакай не мог, конечно, выдвигать условий начальству, но осторожно намекнул, что хорошая организация «гладиаторских боёв» заслуживает награды.

– Конечно, конечно, старина. – Пухлая физиономия Ромуальдсена на экране расплылась в улыбке. – На твой счёт переведут кругленькую сумму. Кроме того, получишь благодарность в личное дело – над формулировкой подумаем.

Бакаю показалось, что он ослышался.

– А как же…

Ромуальдсен нахмурился.

– Извини, дружище, нельзя хотеть слишком многого. Да и что тебе Земля? У нас ты был бы одним из, а на Норне – царь и бог. Целая планета в руках – я бы гордился, честное слово. Ну, до встречи, старина!

И он исчез с экрана, оставив собеседника в бешенстве.

Но бесись не бесись, а дело делать надо. Ромуальдсен с компанией уже через несколько часов приземлятся на космодроме. И если что-нибудь пойдёт не так – они «старину» не пощадят, отыграются сполна.

Бакай послал вызов заместителю и вышел из кабинета. Надо было, не полагаясь на рядовой персонал, лично проверить работу главных систем. А Скорик по этой части незаменим – у него звериное чутьё на любой сбой в отлаженном механизме под названием «Исправительно-трудовая колония 16MZ».

Дольше всего они возились в аппаратном корпусе. Скорик вертелся рядом с шефом на полусогнутых, тщательно осматривая, чуть ли не обнюхивая каждый блок. Когда-то его тщедушная фигурка мозолила Бакаю глаза, вызывая глухое раздражение. Потом он привык к своей «тени», но до сих пор не мог относиться к прыткому заму серьёзно. Шестёрка, она и есть шестёрка…

Наконец они добрались до отсека, в котором размещался командный пункт системы контроля. И тут случилось невозможное.

Оттолкнув шефа, Скорик метнулся в отсек, задвинул за собой дверь из прозрачной брони и вручную заблокировал её изнутри.

В первый момент до Бакая ещё не дошло, какую жестокую шутку сыграла с ним его «тень». Страха не было – только злость.

– Ты что это делаешь, мразь? – зашипел он в переговорник. – Рехнулся, что ли? Снова в каторжники захотел? А ну, выходи!

Скорик выпрямился во весь рост – и оказался неожиданно высоким. Как Бакай раньше этого не замечал? Привык видеть помощника подобострастно ссутуленным? Глаза на сморщенном личике смотрели дерзко, рот кривился в презрительной усмешке.

– Что, начальник, в штаны наложил? А я ведь всегда вас, гадов, ненавидел. Шесть лет прикидывался, шакалил у тебя, спину гнул – всё ждал момента. Вот и дождался. Конец тебе, начальничек, и всей твоей своре заодно.

Только сейчас Бакай с пугающей ясностью осознал, что «гладиаторы» уже сидят в ходунах – с оружием, полностью готовые к бою. И если отключить систему контроля…

– Убью! – прорычал он. – На месте шлёпну! Слышишь, ты, падаль!..

Скорик выпрямился ещё больше, хотя казалось, что это невозможно.

– Поздно будет, – коротко ответил он. После чего с непонятно откуда взявшейся силой выломал одну из стоек и принялся крушить аппаратуру. Бил остервенело, чтобы не оставить на главной панели живого места.

Бакай выхватил из кобуры лучевик и принялся стрелять в металлический прямоугольник рядом с дверью, скрывающий блокиратор. Рука тряслась, и всаживать заряды в одну точку поначалу не удавалось. Наконец посередине накладки стало наливаться жаром красное пятно. Раскалившись добела, оно прорвалось, и из отверстия пахнуло гарью сожжённой схемы.