Брайан Олдисс - Суперигрушки в другие времена года

— Как может быть, что я не человек, папа? Я совсем не такой, как Танцующие Девлины или другие, кого я встретил в Гетто Одноразовых Вещей. Я радуюсь и печалюсь. Я люблю людей. Значит, я человек, разве нет?

— Тебе не понять этого, Дэвид, но я сломлен. Я испоганил всю свою жизнь. Такое часто случается с людьми.

— У меня была хорошая жизнь, когда мы жили в нашем доме с мамочкой.

— Я же сказал — тебе не понять.

— Я понимаю, папа. Мы можем вернуться назад?

Генри бросил на Дэвида печальный взгляд. На исковерканном лице мальчика появилось подобие улыбки.

— Назад вернуться никак нельзя.

— А если поехать на лимузине?

Генри поднял мальчика и прижал его к себе.

— Дэвид, ты одна из ранних моделей моей первой компании, «Синтанка». Тебе просто кажется, что ты радуешься или печалишься. Тебе только кажется, что ты любил Тедди и Монику.

— А ты любил Монику, папа?

Генри тяжело вздохнул.

— Мне казалось, что я любил.

Генри посадил Дэвида в машину и сказал ему, что если бы он был человеком, то его навязчивая идея, что он человек, уже давно привела бы к нервному срыву. Некоторые больные люди, сказал Генри, воображают, что они машины.

— Я покажу тебе, — сказал он.

От разрушенной карьеры Генри Суинтона все же кое-что осталось. Во всяком случае, одна вещь осталась точно. В пригороде, почти на границе цивилизации, осталась в неприкосновенности небольшая фабрика, первое предприятие Генри, не пострадавшее от его мегаломаниакальных мечтаний.

Генри по-прежнему владел «Синтанком», а «Синтанк» по-прежнему производил устаревших андроидов. Производили их не слишком много, и за порядком на фабрике следил старый приятель Генри — Иван Шигл. Шигл экспортировал продукцию фабрики в слаборазвитые страны, где ими с удовольствием пользовались в качестве дешевой рабочей силы.

— Мы могли бы снабжать их более современным мозгом, но зачем тратить лишние деньги? — говорил Генри, когда они с мальчиком входили в ворота.

— Наверное, им бы понравилось иметь новый мозг, — сказал Дэвид, и Генри расхохотался.

Шигл вышел встретить их, пожал Генри руку и посмотрел на Дэвида.

— Старая модель, — заметил он. — Что о нем думала Моника?

Генри какое-то время раздумывал, потом проговорил:

— Видишь ли, Моника была довольно холодной женщиной.

Бросив на него сочувственный взгляд, Шигл сказал:

— Но ты ведь женился на ней. Ты любил ее?

Они шли подлинному коридору в направлении большой стеклянной двери, Дэвид семенил следом.

— О да, я любил Монику. Но, видимо, недостаточно. А может, она недостаточно любила меня. Не знаю. Карьера занимала все мое время — наверное, я не слишком подходил для семейной жизни. А теперь она мертва, и все из-за моего равнодушия. Моя жизнь — полное дерьмо, Иван.

— Ты не одинок. А что я сотворил со своей жизнью? Я часто спрашиваю себя об этом.

Генри похлопал приятеля по плечу.

— Ты всегда был хорошим другом. Никогда не пытался подставить меня.

— Еще не вечер, — заметил Шигл, и оба рассмеялись.

Они вошли в большой цех, где стояла готовая к упаковке продукция. Дэвид сделал шаг вперед и замер с широко раскрытыми глазами.

Перед ним стояли тысячи Дэвидов. С одинаковыми лицами. Одинаково одетых. Похожих друг на друга как две капли воды. Бессмысленно глядящих перед собой. Тысячи копий его самого. Неживых копий.

И Дэвид впервые по-настоящему понял.

Вот кто он. Продукт. Всего лишь продукт. Рот его открылся. Дэвид замер. Он не мог пошевелиться. Гироскоп внутри него отказал, и Дэвид рухнул наземь.

К концу следующего дня Генри и Иван стояли в рабочих безрукавках, ухмылялись и трясли друг другу руки.

— Я все еще не разучился работать, Иван! Великолепно! Возможно, для меня еще не все потеряно.

— Ты можешь работать здесь. У нас вместе недурно получается. Посмотри, как мы лихо вставили нейральный мозг в твоего сына!

На скамье между ними, опутанный кабелями, в ожидании оживления лежал Дэвид. Новая одежда, новое лицо. И мозг последней модели, в который они закачали его воспоминания.

Он был мертв. И теперь настало время проверить, сможет ли он жить и наслаждаться новым, гораздо более мощным мозгом.

Оба мужчины на какое-то время застыли над неподвижным телом.

Генри повернулся к фигуре, стоящей рядом с ними с лапами, распростертыми в вечном жесте любви и утешения.

— Ты готов, Тедди?

— Да, я очень хочу снова поиграть с Дэвидом, — сказал медвежонок. Он только недавно сошел с конвейера, и его тоже снабдили необходимыми воспоминаниями. — Мне очень его не хватало. Нам с Дэвидом всегда было так весело.

— Прекрасно. Что ж, попробуем вернуть Дэвида к жизни.

Он помедлил. Все-таки они с Иваном вручную сделали то, что обычно поручалось автоматам. Тедди просиял.

— Ур-ра-а! Там, где мы жили раньше, всегда было лето. А потом оно кончилось, и наступила зима.

— Что ж, сейчас весна, — проговорил Шигл.

Генри нажал кнопку включения. Фигура Дэвида задрожала, его правая рука автоматически отсоединила кабель питания. Он открыл глаза. Сел. Поднес руки к лицу, на котором отражалось крайнее изумление.

— Папа! Какой я видел странный сон. Я никогда раньше не видел снов…

— Добро пожаловать домой, Дэвид, мальчик мой, — проговорил Генри.

Обняв ребенка, он поднял его со скамьи. Дэвид и Тедди потрясенно смотрели друг на друга. Потом бросились друг другу в объятия.

Почти как люди.