Николай Полунин - Край, где кончается радуга

И ты бежишь?

Да, я бегу. Я действительно ничего не могу один, а опереться мне на кого. Совсем.

И все-таки ты бежишь…

Вест ещё шел под ручку с Бубликом. Народу поубавилось, но не очень. Бублик развивал свои взгляды и разглагольствовал вообще. Вест слушать не хотел и стал придумывать, как бы отвязаться, но одно привлекло его внимание.

– Погодите, погодите, – сказал он, – значит, вы утверждаете, что с Разделением, помимо всего прочего, ушли в прошлое такие вещи, как наследственные заболевания и всякого вида уродства?

– Конечно же! – восхитился тем, что его слушают, Бублик.

– Монография Льерра, другие классики… Работы коллеги Умбана… Стандарт! Все ненужное убрать, все необходимое добавить. Мы не болеем, понимаете, Вест? У вас там (для всех на «Колесе» Вест был «с Той стороны», исключением являлся один Председатель, но тому было наплевать; он отреагировал, как ему предписывалось, а потом ему было наплевать) не изжиты ещё такие страшные вещи, как полиомиелит, генные пандемии…

– Вы знаете, что такое красная костянка? – перебил Вест.

– А-а! – воскликнул Бублик, – так ещё и это не изжито! Это был бич нашего народа, – состроив подобающее лицо, заявил он. – Но не здесь, но не в Крае! Так-так-так. Значит, вы на Той стороне ещё страдаете… А это, знаете ли, известие! Вы разрешаете давние научные споры, Вест. Правда, коллега Пин высказывал…

– Впервые я услышал об этом в Крае, – ничуть не покривив душой, сказал Вест.

– Как? – Бублик остановился. Сзади послышались недовольные голоса и пришлось вновь включаться в ритм.

– Я видел безномерного старика с невероятной скоростью реакций, – тоном отвлеченного рассуждения продолжал Вест.

– С какой невероятной?

– Что-то около в восемьдесят раз большей.

– Неужели, – заволновался Бублик, – не Расчетчик ли?

– Кажется.

– Так нам такой… Мы ж без него пропадем. Кто, где?

– Он называл себя городским сумасшедшим. Крейн.

– Ах, Крейн, – протянул Бублик, берясь за губу. – Крейн, знаете ли… Не допустят. К нашей теме нет, не допустят. Шеф у нас – ой-ой. Формалист ещё тот. Мэд Пэкор, не слыхали? – Бублик выглядел огорченным. – Не допустят, – повторил он. Вест почувствовал подкатывающий истерический смех. Он все же сказал:

– Я видел мальчика калеку. Он не может ходить от рождения, у него нет ступней. Бублик смотрел на него.

– Ну-ну, – неуверенно сказал он. – Это вас ввели в заблуждение. Не может быть, это отошло… нет. это артефакт.

– А ещё этот мальчик, – начал Вест, но расхотел продолжать. Это было бы бессмысленно. Все было бессмысленно. Он решил – хватит.

Уже дважды он замечал безмятежно подпиравшего стену у двери костлявого верзилу. Тот был его личным телохранителем по назначению Председателя. Вест полагал, что не Председателя одного. Отличаясь болтливостью, верзила умудрялся очень многое выспрашивать, ничего не сообщая сам. Вест даже не знал, как его зовут.

Бублик ещё побормотал растерянно, потом что-то спросил. На Восемнадцатой, сказал Вест. Так то на Десятых, протянул Бублик уже шепотом и затих, и более заговаривать не пытался. Вест сразу забыл про него. Он пролавировал сквозь всех к верзиле и кивнул тому. Верзила осклабился. Он был не из сиреневых, просто длинный и костлявый.

– Надоел? – понимающе кивнул верзила, и не ожидая ответа сказал: – Надоел, Вы его гоните, шеф, а то прилипнет – не отделаешься. Я его гоню, – заявил он. – Куда двинем, шеф, домой?

Вест вновь жил в заброшенном особняке, уже в другом, Ткач советовал менять места не реже раза в десять дней, благо была возможность. Сейчас Вест колебался, с сомнением прикидывая. Наконец он проговорил, не глядя на телохранителя:

– Если ветер с востока – будет дождь. Тот отчетливо икнул, но ответил, как надо:

– Если с юга. – Помолчал, переваривая, и добавил, восхищенно: – Ну, шеф, так значит, это вы? А я все гадаю, кто и кто, все, понимаешь, прикидываю, – он ругнулся от полноты чувств.

– Зови меня Вест, – сказал он, – что ты все «шеф» да «шеф».

– Извиняюсь, шеф, привычка. Для связи слов. А я – Мятлик.

Они прошли наверх. Наверху была уже ночь, холодная и промозглая, и висел туман, из-за которого ничего не было видно. Пахло мокрым камнем, ватно протарахтел мотоцикл – не поймешь откуда и куда. Вест отметил чисто машинально.

– Вы не в обиде, шеф, что с вами этак – в темную? – сказал Мятлик. – Все-таки сами посудите, группа наша особая, в Комитете об ней ни-ни, а вас мне этот старый бурдюк рекомендует…

– Председатель?

– Ага. Он ведь что, шеф, он ведь давно проданный. Видали, шеф, сколь ему, а ведь поскрипит еще, будьте уверены. Он и когда в Председатели выбивался, был проданный, задание ихнее выполнял.

– Я уже догадался, – сказал Вест.

– Ну, значища, тогда ко мне, – деловито сказал Мятлик. Он сразу подтянулся как-то. – Ежели вы – это вы, шеф, то у меня имеются четкие указания. Теперь все, – сказал он, когда они прошли немного, – теперь вы с нами, и значит, шеф, все шито-крыто. (Вот так, подумал Вест, все-таки «с нами».) Гату вот только убрать…

– Гату?

– Его, подлого, обязательно. Да и заварушка нужна, под шумок-то способнее будет утечь-то. Мы его подманим. Да вам Наум сейчас лучше расскажет сам.

Он сидит в углу, скрючившийся и несчастный, вцепился обеими руками в винтовку. Комбинезон у него прожжен в нескольких местах и разодран. Винтовку надо отобрать. Мне совсем ни к чему, чтобы у него была винтовка. – ведь я часто поворачиваюсь спиной.

– Вест, ну скажи, ну неправда же…

Он так и не поверил. Я бы на его месте, наверное, тоже. В конце концов, он только из-за меня пустился во все тяжкие, а выигрывает заведение.

– Не сердись на меня, Вест, я же хотел… уйти хотел…

А что бы я делал на Той стороне? Любопытно, я ни разу не задавался этим вопросом. Синдром – хуже нигде не будет. Мы ищем рай. Мы всегда ищем рай. Нам плохо в одном мире, и мы выдумываем себе другой. Мы попадаем в этот другой, и нам тоже плохо, и мы выдумываем следующий и следующий, без конца. Вернее, останавливаемся всегда не по своей воле.

Как все оказалось просто. У меня, видите ли, сердце справа, из чего автоматически следует, что я из тех, кто может и возжигать взглядом, и умертвлять словом, из той расы. Сердце справа. Весь Наумов «верный признак». Но это не норма, это аномальность – мое правостороннее сердце. Один из миллиона. И один из ста миллионов – что без сопутствующих заболеваний, пороков и прочего. Я думать, забыл о моем зеркального положения сердце, что бы ни перестраивало и ни пробуждало во мне Усвоение. Я не тот. Ошибка.

– Вест, Вест, ну чего ты молчишь, скажи что-нибудь…