Михаил Успенский - Посмотри в глаза чудовищ. Гиперборейская чума. Марш экклезиастов

Шпак и Шандыба, не глядя друг на друга, подобрали импровизированные рюкзаки, инструмент, спиннинг, канистру — и пошли отсюда.

— Всё равно никто не поверит, — сказал Шандыба пять минут спустя. Шпак промолчал.

Слова Шандыбы услышала Хасановна, бегущая вслед орлу, не поняла, откуда они донеслись, и решила, что это просто кровь шумит в ушах. Тем более что кровь действительно шумела изрядно…

К концу четвёртого дня пути Шпак и Шандыба, пооборвавшиеся и полусъеденные какими-то летучими мелкими тварями, вышли к реке — и решили идти вниз по течению. Через месяц их подобрали индейцы. Три года спустя Шандыба стал вождём по имени Белый Ягуар, а Шпак — верховным жрецом с именем настолько тайным и страшным, что его никто не решался произнести. Оба обзавелись шикарными гаремами из некрупных индейских девушек, похожих на загорелых голых буряток. Войдя в союз с окрестными маленькими и слабыми племенами, они вышибли с Юкатана пытавшихся обосноваться здесь сендеристов. По этой причине их неоднократно пыталось взять под своё мягкое душное крыло ЦРУ, но Белый Ягуар охотно брал подношения, после чего вдруг оказывалось, что агенты-связники пренебрегли каким-то сакральным ритуалом — и пусть будут довольны, что отделались так легко, жопа для того и жопа: поболит, но заживёт…

В общем, и Шпак, и Шандыба были счастливы. Ностальгия их не терзала. Зимой они поднимались высоко в горы и там играли в снежки.

В ожидании парабеллума

Если вы знаете более безнадёжное дело, чем гоняться по горам за орлом — сообщите мне.

Тем не менее мы гнались. Горка, которая смотрелась такой пологой и ровной снизу, оказалась настоящим скальным лабиринтом, причём иногда приходилось карабкаться просто на четвереньках. Я уже думал, что мы потеряли эту летающую тварь — когда вдруг Хасановна закричала и показала рукой, а потом начала целиться из своего дробовика, и дзед опять сумел её отговорить от пальбы наудачу…

Не знаю уж, как это получилось, но мы по земле почти догнали эту летающую тварь. Отстав метров на сто, а то и меньше.

Правда, это были сто метров по вертикали.

Такая скала, выступающая из склона, называется «жандарм». А здесь она выступала не просто из склона — а из гигантской осыпи. Я представить себе боялся, что будет, если эту осыпь тронуть. То есть понятно что — она поползёт…

Отсюда, где мы стояли, никаких обходных путей видно не было.

Орёл описал круг и ещё круг над «жандармом», недовольно клекоча — а потом вдруг стал снижаться, как-то несолидно трепеща крылышками, не на площадку на верхушке скалы, где наверняка и было гнездо, а почему-то к подножию. Что там, у подножия, мы тоже не видели — но туда-то мы могли добежать за минуту… за пять минут… в общем, быстро.

И мы побежали. Хасановна впереди, с дробовиком на отлёте.

Я воображал, что увижу: орёл, распластав Лёвушку на камнях, готовится начать терзать ему печень. Хасановна кричит: «Брось каку!» — и целится из ружья, орёл недовольно оглядывается на неё через плечо…

На самом деле оказалось так: стоя перед зевом пещеры, какой-то здоровенный мужик Лёвушку обнимал, тот обнимал здоровенного мужика, — а орёл очень озадаченно лапой чесал себе шею. Голова его была низко опущена, клюв приоткрыт, тонкий язык мелко дрожал.

Хасановна всё равно целилась из ружья — но очень неуверенно, явно не зная, кто тут главный злодей.

Орёл перестал чесаться, встал на обе ноги, встряхнулся, нехорошо посмотрел на нас — и, пробежав несколько шагов, взлетел. Хасановна, тяжело дыша, опустилась на землю.

— Я прям как знал, — сказал здоровенный мужик, постепенно оказываясь Брюсом. — Думаю: надо ещё посидеть, сами сюда придут…

Подбежал дзед.

Лёвушка наконец отлип от Якова Вилимовича, обернулся. Морда у него была мокрая.

Через два часа, отдохнув, основательно подкрепившись и более или менее переварив то, что рассказал Брюс, мы изготовились к последнему броску. Но тут Крис, который вообще был последнее время рассеян, неконтактен, молчалив и задумчив, а сегодня в особенности, вдруг встал и сказал:

— Ребята! Я вот всё думал, что меня сюда привело… Искать? Так дуру эту, Грааль, и без меня нашли. («Она не дура», — тихонько прошептала Ирочка, но её услышал только я.) А тем более — вот сюда — зачем? Так вот, я понял. Яков Вилимович, вы с Ираидой у выхода у этого простились?

Брюс долго и внимательно рассматривал Криса. Я только сейчас разглядел, что они очень похожи чем-то — делаем поправку на эпохи, на привычки, на разницу в возрасте… Очень похожи. Думаю, они поняли друг друга ещё до того, как прозвучали слова.

— Одна бутыль крови осталась только, — сказал Брюс. — Этого страшно мало.

— Но попробовать можно?

— Попробовать — можно…

— Тогда уж вы дальше — без меня.

— Не заплутаешь в темноте?

— Не должен…

— Но ты понимаешь, что если и вернёшься, то не сюда и не сейчас? — тихо спросил Брюс. — А туда, к ней?

Крис рассеянно кивнул, сначала ему, потом нам всем, достал из футляра свой бесценный саксофон, помахал им зачем-то перед собой — и, не оглядываясь, пошёл к пещере. Теперь, особенно в свете костра, видно было, что нижняя часть скалы имеет форму и все черты черепа; пещера — это провал его безгубого рта. От лба уходила в небо корона из перьев. Крис вошёл в пещеру и мгновенно исчез. Через несколько минут донеслись первые ноты…

— …пей, японовская твоя душа, пей! Вижу, вижу, ты в печали. И я в печали. Только у тебя украли Её подарок, да и не тебе этот подарок был сделан, что я, не знаю? — а у меня Её саму украли, ты понимаешь? Ты чувствуешь разницу? Разницу между нами? А, где там…

Цунэхару и его спаситель, или похититель, или вообще непонятно кто, именем Эшигедэй — сидели в просторном чуме у камелька. Товарищ Эшигедея, при ближайшем рассмотрении оказавшийся стриженой девкой, был молчалив, зато сам Эшигедэй сыпал словами часто и много, что неприлично мужчине. Его извиняло то, что он был пьян и погружён в глубокое горе.

— Вот ты был кто? — простой деревенский самурай. А стал кто? — просто никто, пустой мешок, жулик, охотник за сокровищем, Вечный Японец. А я — кто? Вечный Нимулан, охотник за сокровищем, жулик, убийца, просмешник. Одно мы с тобой, одно и то же говно тёплое. А был я? — а был я богом, понимаешь ты, просяная душонка, богом! Локи меня звали, Гермес меня звали… и что? И где оно всё? Не-ту-ти! Кончилось! Распалось! Сожрали-с! выгрызли изнутри, как яйцо… Э-эх… пустотелые… наливай! Последнюю жизнь доживаем, так чего теперь?!.