Виталий Вавикин - Шарманщик

Глава третья

Ночь. Загородный дом агента Хэнзарда. Холодные звезды отражаются в черных окнах. Служебный аэрокар стоит возле закрытого гаража.

– Ну что, какой у нас план, сержант? – спрашиваешь ты Харриса.

– А нет никакого плана, солдат, – говорит он. – Уже вообще ничего нет.

А Майк говорит, что это прямо как в той песне:

Вы поднимаетесь по крыльцу. Массивная дверь открывается наружу – можно и не пытаться выбить ее. Нужно искать другой вход, или окно, или, если повезет, дверь гаража. Вам везет. Внутри нет ни одного инструмента, лишь наметенный ветром в открытые ворота снег. Харрис подходит к двери, ведущей в дом. Заперто.

– Похоже, агенту плевать только на гараж, – говорит он и бьет ногой в дверь. Она распахивается и ударяется о стену. Где-то внутри дома начинает лаять собака. – Ищи Хэнзарда! – командует Харрис.

Вы, не сговариваясь, расходитесь в разные стороны. Дом оказывается вовсе не таким маленьким, как казался снаружи. Ты идешь по коридору и распахиваешь одну за другой закрытые двери. В ушах стрекочут бесконечные выстрелы и слышатся крики солдат. Но все это лишь в твоей голове. Крохотная собака выскакивает из гостиной и кусает тебя за ботинок. Маленькие зубы настырно грызут свиную кожу. Ты бьешь ее другой ногой. Даже не бьешь, а топчешь, вминая в пол. Электронные глаза выскакивают из глазниц, искрят микросхемы.

– Зачем ты сломал ее? – спрашивает Хэнзард.

Он стоит напротив тебя, сонный, в больших трусах и без оружия.

– Убей его, – говорит тебе Майк. – Представь, что он – это все, что ты ненавидишь, и убей!

– Харрис! – кричишь ты.

Втроем вы вваливаетесь в спальню Хэнзарда, ломая на пути дверь. Кулак агента попадает тебе в бровь, и по лицу струится теплая кровь. Женщина в кровати начинает верещать.

– Ух! – веселится Майк. – Как в старые добрые времена! Ей богу, как в старые добрые времена…

Вдвоем с Харрисом вы валите агента на пол. Женщина на кровати продолжает кричать. Ее полные груди трясутся, маяча у тебя перед глазами. И Майк сидит, обдолбанный, под ясенем и играет на гитаре, наблюдая за происходящим севшими зрачками:

– Это ничего тебе не даст, – говорит привязанный к стулу Хэнзард. Его подружка, запертая в ванной, барабанит в дверь. – У правды нет лица. Если хочешь кого-то обвинять, то обвиняй себя…

Ты бьешь его. Бьешь до тех пор, пока есть силы поднимать руки… Тишина. Даже подружка агента – и та стихла.

– Дай мне сигарету, – говоришь ты Харрису, потому что кулаки болят так сильно, что ты не можешь пошевелить пальцами.

Крупные капли пота текут по лицу. От полученной информации голова идет кругом.

– Мост уже слишком узок, чтобы идти дальше, – говорит тебе Майк.

– Еще немного, – шепчешь ты. – Еще совсем чуть-чуть.

Зеленые цифры на будильнике Хэнзарда показывают три часа ночи.

– Расскажи мне про горы, – говорит Харрис.

– Гор больше нет, – говоришь ты, пытаясь подняться на ноги. – Больше нет…

Открой дверь. Слышишь? Настенные часы, там, в дальнем углу: тик-так, тик-так, тик-так… Загляни в комнату отца. Кровать заправлена. Лунный свет серебрит чистые простыни. Знаешь, по-моему, в этом мире ничего нельзя планировать. Ты еще не понял? Тогда зайди в комнату Кэт. Чувствуешь? Это запах лаванды.

– Красивая, – говорит Майк.

Ты пожимаешь плечами и включаешь свет. Яркие лучи заливают комнату.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает Кэт. – Что все это значит?

Ты молчишь. Молчишь, потому что если видишь свою сестру, значит, Хэнзард не врал: слепец ищет Диану, ты трахал Диану, АНБ ищет слепца, Миранда хочет спасти слепца и отвести к нему Диану… А кто-то наблюдает за этим и хлопает в ладоши. Потому что, как сказал Хэнзард, у правды нет лица. Она безлика… Как и все мы… Всего лишь стена. Всего лишь еще один кирпич… И слепец умрет в любом случае. И если это будут не агенты АНБ и твой отец, то это будешь ты. Потому что вирус, который течет в твоей крови, теперь течет и в крови Дианы… А Кэт сидит на кровати и улыбается. Спроси ее о вирусе. Спроси, хотя и знаешь ответ.

– Все, – говорит Майк. – Еще один шаг по этому мосту – и конец. Выбирай: назад или вперед.

– Вперед, – говоришь ты. И от реальности ничего не остается. Ты лежишь с Кэт под ясенем, а Майк где-то рядом бренчит на гитаре:

И как тогда, давно, с молоденькой азиаткой, ты видишь не девушку, а тех, кто убивал твоих друзей и хотел убить тебя. И это не похоть. Это ярость. Месть, которая доступна тебе. И Кэт – она уже не твоя сестра, хотя никогда и не была ей. Она – все то, что ты ненавидишь в этом мире. И если тебе суждено убить слепца, единственного, кто чего-то стоил в этой жизни, то пусть он будет не одинок в своей смерти.

Желтый аэрокэб взмывает в небо. Попроси таксиста поймать по радио ретро-волну. Да, это именно то, что ты хотел услышать. Ты и Майк. И некуда больше идти.

Это конец.

Проповедник срыгнул и выбросил недокуренную сигарету. Приближалось время проповеди, и паства уже собралась. Люди стояли плотной толпой, шурша одеждой и перешептываясь. На улице падал снег. В церкви горели свечи. Запотевшие окна покрылись инеем, и за закрытыми дверьми гремел голос проповедника: