Владимир Михайлов - 2012

Словом, вошёл Гущев в хорошую кондицию, хотя началось с пустяка: старик предложил рюмку, чтобы отвратить возможную простуду, быстро накидал на стол какой-то закуси и воздвиг четырёхугольную пластиковую бутыль из-под минералки, пятилитровую. Никто не стал бы отказываться в такой обстановке. Потом случайно уснул. Проснулся. Ещё какие-то люди возникли и разговаривали вполголоса.

– На самом деле тут вовсе не в том была причина, что Москва богаче, что все деньги текут сюда, здесь зажрались, всех других и в упор не видят, и всё такое прочее. Не в том, Борис Максимович…

(Это старик. А другой какой-то мужик – Борис Максимович? Постой-ка…)

– В чём же, по-вашему?

– В инстинкте, если угодно. Инстинкт массы сродни звериному. Умение чуять приближающееся землетрясение, извержение. Зверь бежит, птица летит. Магнат уезжает. А простой гражданин? Один одурманивает себя заработком, растущим уровнем жизни, возможностью натянуть нос загранице. Другой – бутылкой. Вы, человек зрелый, понимаете: всё, что делают и собираются сделать – всего лишь попытки подавить симптомы. А никак не заболевание. Но победить-то нужно болезнь, не её признаки. Не выглядеть здоровым надо: быть им!

– Какой же представляется вам сама болезнь?

– В кратких словах – характер власти.

– Боюсь, что не понял. О чём вы: о демократии? Об авторитаризме? Или…

– Несколько шире. Понимаете, власть принадлежит политикам. И это, я считаю, в корне неправильно. Недаром ещё у Платона управлять государством должны были философы. Власть не должна принадлежать политикам точно так же, как ею не должны владеть военные или, скажем, экономисты. Потому что никто из них не в состоянии видеть интересы страны в полном объёме, каждый волей или неволей исходит из приоритета своих профессиональных интересов. И оттесняет на задний план другие.

– А вы считаете, что возможны люди, равно владеющие всеми этими профессиональными знаниями и умениями?

Котовский усмехнулся.

– Нет, вряд ли. Но это и не нужно. Задача человека во власти – окружить себя такими политиками, военными, экономистами и прочими, кто правильно понимает свои задачи при соблюдении максимальной гармонии различных интересов. То есть самыми способными, знающими, решительными. Не боясь того, что кто-то из них в какие-то мгновения будет затмевать его самого. Понимая, что светило и во время затмения остаётся светилом, просто ненадолго возникает ситуация, когда его не видно. Такой человек должен стать как бы центром кристаллизации, не более того. Иначе получается, что один пытается думать и решать за всех – а на это никакого гения не хватит. За всех – потому что преднамеренно окружил себя теми, кто просто неспособен осуществлять нужные функции. Но такая структура власти говорит лишь о непригодности, непрофессиональности самого организатора. Вот, по-моему, та болезнь, от которой мы якобы стараемся найти лекарство – или лекаря.

– А вам не кажется, что в роли целителя тут выступает как раз сама болезнетворная культура? И лечит, прививая самоё себя?

– Несомненно. В старину вызывали чудо-докторов из-за моря…

– Им жизни не хватит, чтобы понять сущность нашей болезни. Но мы и у себя дома нашли бы. Мозги ещё остались на Руси.

– Смотрю на вас – и верю в это.

– Кажется, некоему человеку тоже так показалось. Результат вам известен.

– Ещё не вечер. И ещё можно даже сделать всё, не обходя законов.

– Вряд ли это реально.

– Да почему?

– Утопия. Кто поддержит?

– А кто доставил вас сюда? Вдумайтесь в обстановку: нечто происходит, власть практически не сопротивляется, потому что она давно уже стала хунтой. А кто обычно свергает хунту – вы знаете не хуже меня. А имя «Котовский»…

(Чёрт, так вот кто это! Как я сразу не сообразил? Ну да, его выпустили, Андрей говорил, теперь он здесь, как знать, этот поход на Москву – не для того ли, чтобы…)

Конечно, будь Тим трезвым, такое ему вряд ли подумалось бы.

Разговор за столом продолжался.

– Ладно, пусть даже они поддержат. Но чтобы соблюсти закон – нужны голоса. А кампания уже развернулась вовсю, начинать её поздно…

– Борис Максимович, вы верите в магию чисел?

– Никогда не задумывался всерьёз.

– Напрасно. Всё-таки две тысячи двенадцатый год стоит. И значит: из Кремля уходят те, кто был там недолго и не по праву. Как двести лет назад. Как четыреста. И приходят те, кто там нужен России.

Тут Тимофей не стерпел – опять-таки, наверное, по пьяному делу. А может, и не совсем: паренёк ведь отнюдь не глупым был, и его могло сейчас озарить: тут, при тебе, зреет будущее, и пока в нём ещё много места, так что надо садиться, пока поезд не ушёл!..

– Простите, господа, если я вмешаюсь…

На него обернулись с не очень доброжелательным любопытством. Ре сказал:

– Ты спи, спи, Тимоша. Время ночное…

– Голоса есть, – сказал Тим. – Много. Ладковские голоса. Того, который «Федотович». Я его кампанию веду, у него успех, и он свои голоса отдаст тому, кому я скажу.

Котовский сказал:

– Ну, не всякому. Он не тот человек.

– Вы… его знаете?

– И он меня тоже. Давно.

– Но вам-то он отдаст?

– Это нужно у него спросить.

Но сказал это Котовский так, что Тим понял: отдаст.

Настя не в первый уже раз остановилась в растерянности.

Она только что опять отклонилась от избранного направления – круто свернула на перекрёстке, потому что в той стороне, куда она продвигалась, снова раздались выстрелы – и на этот раз ближе, чем раньше. Какой-то бой шёл в городе, а вернее – бои, потому что выстрелы слышались сразу в нескольких направлениях, где громче, где тише. И вот сейчас они зазвучали уже совсем близко.

Улица, на которую она свернула, была совершенно безлюдной, освещалась лишь лунным светом, не постоянным, потому что облака то и дело закрывали светило. Быстрым шагом, почти бегом, она в темноте миновала длинную многоэтажку, под ногами на тротуаре неприятно хрустело; потом луна открылась, и сразу стало видно, что на этой улице что-то уже происходило, а хрустели осколки разбитых магазинных витрин. Жилые окна на этажах были совершенно темны, даже свечки нигде не мерцало, хотя вряд ли люди в своих жилищах этой ночью спали. Настя побежала, чтобы на следующем перекрёстке снова свернуть, восстанавливая нужное направление. В той стороне стрельба вроде бы стихла. И просчиталась, потому что именно оттуда и вывалилась, как ей показалось, толпа и устремилась навстречу ей.

На самом деле там было, пожалуй, десятка три-четыре человек – молодых, как она потом уже сообразила, не старше двадцати, злых, готовых к драке. Вероятно, их только что пытались остановить, но удалось отбиться, и они спешили дальше по намеченному ими маршруту. Настя удалялась от центра, значит, спешившие ей навстречу направлялись в центр.