Татьяна Харитонова - Цена одиночества

— Ты вообще, кто? Учишься?

— Он понял, улыбнулся ещё шире:

— Четвертый курс факультета психологии.

— О! Психолог. Ненавижу психологов. Развелось вас, психолухов.

— Почему ненавидишь?

— Слишком вы умные. Всё-то вы про всех знаете-понимаете. Смотришь, как рентген и делаешь выводы. Вот только не про меня. Со мной у тебя ничего не получится.

— Что не получится? — улыбнулся.

— Делать выводы не получится. Я не собираюсь вписываться в твои выводы.

— Я и не думал.

— Думал-думал! Смотрел на меня, как на насекомое под увеличительным стеклом и пересчитывал лапки.

— Хочешь угадаю, кто ты?

— Нет! Не надо! Я же сказала.

— Пожалуйста.

— Сама скажу. Биолог. Тоже четвертый курс.

— Предсказуемо.

— Из-за лапок и микроскопа?

— И из-за этого. На туфли смотрела, как на живые существа. Ну, просто разновидность инфузорий. — Рассмеялись.

— Странно, почему я тебя не видела в универе?

— Нас много, броуновское движение.

— У меня, в отличие от тебя, в голове порядок.

— Все туфли — инфузории по полкам?

— Представь себе. А у тебя, почему порядка нет? Чему вас там учат?

— Всему понемножку.

— Но ведь психология — наука о душе,

— Да, но мы до сих пор не определились в предмете исследования.

— И что такое душа? Где она?

— Пять минут назад она была у тебя в туфлях. А вообще это отдельный разговор.

— Времени, я так понимаю, у нас много?

— Ну, вот вы, биологи, что вы скажете о душе?

— Ничего. Разве что-нибудь из фольклора. А вы, психологи?

Парень стал менторским тоном декламировать:

— Вопрос тоже открыт. Предметом психологии являются психические процессы, свойства, состояния человека и закономерности его поведения..

— Ой, скучно! Не надо. То есть душа — это сознание, обслуживаемое памятью, вниманием, мышлением. Со-знание, знание. Знание чего? Чего знание?

— Вот именно, чего-знание. Кого-знание. Что, где, когда-знание. Причем, психология — барышня сговорчивая. Каждый ее трактует в меру своих чего? Знаний! И она терпит. Куда ей, бедняжке, деваться.

— Это как, прости?

— Просто. Возьмём Зигмунда нашего замечательного Фрейда. Являясь девственником до тридцати лет, (можешь себе представить?) — сдернул юбку со скромницы Европы. Все человеческое сознание из черепной коробки транспонировал в область малого таза! Виват! Чем и прославился. Великий учёный!

— Я и не знала про него ничего этого. Кстати, как тебя зовут?

— Марк.

— Будем знакомы.

— Будем.

— Марк. Что делать? Это всё — Лера оглянулась — шутка? Может, ты мне снишься, и эти горы?

— Пойдём, посмотрим. Я, кстати, шёл убедиться в их реальности.

— А что здесь еще есть? Кроме этого песка и неба?

— Знаешь, как это ни странно, здесь есть всё, что ты захочешь.

— Это как?

— Просто. Подумай, что тебе сейчас надо больше всего!

— Стакан воды. Горло пересохло.

— Закрой глаза и представь.

— Легко. — Лера включилась в игру.

На песке появился стакан с водой, гранёный, запотевший.

— Ну, ты даёшь, откуда в твоём девичьем воображении гранёный стакан?

— Мне это снится?

— Нет. Пей, сама же просила.

— Она чистая?

— А ты, какую представила?

— Чистую, отфильтрованную.

— Значит пей.

Лера наклонилась, взяла стакан с водой и с опаской отпила глоток.

— Вода.

— Вода.

— То есть, ты хочешь сказать, что если бы я представила сок, он был бы в стакане?

— Да. Был бы в стакане.

— Ой, мне здесь нравится. Что же ты такой оборванный и грустный? Давай, я представлю что-нибудь поприличнее из одежды. Для тебя.

— Зачем? Мне и так хорошо, то есть, мне и так плохо.

— Глупыш! — Лера закрыла глаза. На песке появилась тёмно-синяя рубашка и голубой галстук с корабликами.

— Надевай!

— И не подумаю. Зачем?

— Как? Здесь всё есть, а ты бродишь по песку в поисках каких-то гор? Ты и впрямь сумасшедший.

— Но ведь мы не знаем цену всего этого. Ведь ничего в жизни не бывает просто так. Если нам сыплется с неба всё это, откуда-то это берётся? Пока я не разобрался, я не могу.

— Марк. Стоп. Есть закон самосохранения. Его никто не отменял. Можно я представлю дом? Я хочу домой.

— Представляй. Только, пожалуйста, не дворец.

— Почему? Когда еще во дворце поживу?

Лера зажмурилась. Рядом возник дворец. Невысокий, сказочный, с башенками, рвом, заполненным водой, и мостом.

— Ну, ты даёшь, как ты в нём жить собираешься? Абсолютно неприспособленное помещение.

— Почему?

— Кто тебе откроет ворота, затопит камин?

— Я представлю горящий камин, делов-то. А ты? Ты где живёшь?

— У меня все просто. Чтобы не заморачиваться, я представляю палатку, надувной матрас.

Марк на секунду замер. Недалеко ото рва возникла палатка, одноместная, туристическая.

— Марк! Я ничего не понимаю. — Лера зажмурилась на миг, взмахнула рукой и села на внезапно появившийся белый пластиковый стул — такие обычно стоят в уличных кафе-бистро. Марк уселся на песок напротив.

— Тебе трудно соорудить себе стул?

— Зачем? Только пластика тут не хватало. Давай захламим здесь всё.

— А потом представим дворника — таджика? Он нам подметёт пустыню, вытрет пыль.

— Ты забыла. Здесь из людей только мы.

— Да знаю! Знаю! Надеюсь, шутить можно? Ты вот объясни мне, недотепе — как ты здесь? Соответственно, наверное, я пойму, как я.

— Всё просто. — задумался. — И не просто. Я шёл по улице. Это был май.

— Май, две недели назад?

— Не знаю. Со временем ничего не знаю. Я ушёл от любимой женщины. Вернее, на тот момент, уже не любимой.

— В смысле?

— Мы прожили полгода. Вначале всё было хорошо, а потом мне просто надоело. Одно и то же каждый день, плюс ее сокровенное желание меня перевоспитать, сделать прообразом ее мечты. На мечту не тянул, да и она, если честно, не тянула. Проза. Я шёл по улице абсолютно свободный, в очередной раз одинокий.

— В очередной?

— Ну, в третий, или в четвертый, а может, в пятый.

— Ужас. Ты говоришь об этом, как о видах транспорта или туфлях, которые ты меняешь.

— Хорошая мысль. Транспорт. Мне не везёт с транспортом.

— Понятно. Боролись за свои границы?

— Только этим и занимались. Причём главный пограничник у любви — наш эгоизм. Я! Я! Я! Меня все устраивали, пока соответствовали мне, МНЕ!!! Любовались МНОЮ, восхищались МНОЮ, не мешали МНЕ, слушали МЕНЯ, заботились обо МНЕ, думали обо МНЕ, не мешали МНЕ, когда их внимание МНЕ было неудобно, предвосхищали МОИ желания, не оскорбляли МОИ чувства, не смели подумать обо МНЕ как-то не так. У МОИХ женщин это получалось плохо. Нет, поначалу, они старались. А потом выводили своих пограничников и начинали свои боевые действия: я должен любоваться ЕЮ, восхищаться ЕЮ, предвосхищать ЕЁ желания или хотя бы успевать их выполнять, пока не возникло следующее.