Джон Уиндем - Кукушата Мидвича

— Похоже, вы не слишком высокого мнения о наших политиках, — сказал Бернард.

— Как доминирующий на этой планете вид, вы можете позволить себе оторваться от реальности и забавляться абстракциями. Однако в течение всей этой возни, многим придет в голову, что проблема отношений с нами, более совершенным видом, со временем не упростится. И наступит время практических действий. Минувшей ночью мы продемонстрировали, что будет с солдатами, посланными против нас. Пошлете самолеты — они разобьются. Наступит очередь артиллерии и управляемых ракет, что, собственно, и сделали русские — отправили на Гежинск ракету. На электронику-то мы воздействовать не можем. Но случись вам сделать так, и Мидвич тоже не уцелеет. Но это вряд ли возможно здесь. Какое правительство в этой стране сможет удержаться у власти после массового истребления целого населенного пункта? На это никакая из ваших партий не осмелится. Их лидеров могут попросту линчевать.

— Детали могут меняться, но нечто в этом роде будет непременно, — вновь вступил мальчик. — И вы, и мы имеем единственную цель — выжить. Все мы игрушки в руках природы. Вас она наделила силой в коллективе, но обделила умственным развитием. Нас же сделала слабыми физически, но предоставила в наше распоряжение мощный умственный аппарат. А затем столкнула два наших вида лбами и сидит себе в сторонке, наблюдает, что из всего этого получится. Жестокий спор двух рас. Спор старый, как мир. Правда есть некоторые точки соприкосновения, но они какие-то нечеткие, размытые, — мальчик улыбнулся. — Зеллаби, к примеру, наш первый учитель… Да, так вот — мы, кажется, нашли возможность отсрочить серьезную схватку. Как раз об этом мы и собирались поговорить с вами.

— Ну, это уже совсем ни к чему. Нет никакого смысла так ограничивать мое передвижение, — пытался Зеллаби втолковать девочке, уютно примостившейся на ветке дерева возле тропинки. — Вы же знаете, что я всегда совершаю вечернюю прогулку и возвращаюсь домой к чаю. Тирания легко становится дурной привычкой. А если уж вам так приспичило, то у вас в заложниках остается моя жена.

Девочка обдумала его слова.

— Хорошо, мистер Зеллаби, — согласилась она. Зеллаби ступил вперед. Теперь получилось. Он пересек невидимый барьер, остановивший его минуту назад.

— Совсем другое дело. Спасибо, дорогая, — он вежливо склонил голову и обратился ко мне: — Пойдемте, Гейфорд.

Мы углубились в лес, оставив ревностного стража тропинки беспечно болтать ногами и озирать окрестности.

— Одна из наиболее интересных для меня тем — взаимоотношения между коллективом и личностью, — завел речь Зеллаби. — Восприятие Детей безусловно индивидуальное, но вот мышление — коллективное. А чувства? Если один из них ест конфету, остальные получают такое же удовольствие? Не думаю. Хотя эти другие в результате должны получить представление, что конфета штука вкусная. И то же самое происходит при обучении. Фактически им достаточно, чтобы на моих лекциях присутствовали двое — остальные получают ту же информацию — так они обучаются. Однако они все поголовно посещают мои занятия. Содержание фильма можно передать, но само визуальное ощущение теряется. Именно поэтому они предпочитают видеть собственными глазами. Они ускользают от разговора на эту тему, но одно ясно — индивидуальное, личностное впечатление от будь то фильма или конфеты их удовлетворяет больше. Встает целая вереница новых вопросов.

— Может быть, — согласился я. — Что касается меня, то я по горло сыт самой проблемой Детей.

— О, — только и смог вымолвить Зеллаби. — Вы не открыли Америки. Здесь, в Мидвиче, все мы существуем этой проблемой.

— Мы здесь живем. А Дети — пришельцы в этом мире.

— Не воспринимайте теоретические экзерсисы за непреложный факт, мой дорогой. Нам с детства вдолбили, что мы на Земле жили всегда, развившись из обезьяны. Единственное — мы не можем найти некоего утраченного звена эволюционной цепочки. И у нас нет никакого доказательства, что такое звено вообще существовало. Вот так. Что, вы можете осознать разницу между разными человеческими расами, якобы появившимися из одного источника? Мне, к примеру, понять это ну никак не удавалось. Точно так же я не понимаю какие такие черты определяют принадлежность к той или иной расе. Ну, там острова… Но на континентах, этих огромных цельных кусках суши. Ну, в некоторых случаях ощущается влияние климата. Хотя монголоидные признаки остаются неизменными от экватора до полюса. А бесконечная череда промежуточных типов, вроде бы существовавших до человека, и остатки которых наши археологи выкапывают в разных культурных слоях. Вот и подумайте, сколько поколений должно отделять нас от того момента, когда из одного общего предка возникли белые, красные, черные, желтые… Мы знаем намного больше об эволюции земноводных, нежели о развитии человека. Еще бог знает в какие стародавние времена мы имели полную генеалогию лошадей. Будь возможным выявление такого эволюционного дерева для человека, его бы уже давно сотворили. А у нас в руках непонятно что. Никакой полной эволюционной картины.

В течение получаса я выслушивал лекцию о неудовлетворительном исследовании генеалогии человечества, которую Зеллаби завершил извинениями, что не смог уложить теорию в пять-шесть предложений, как намеревался.

— Я надеюсь, однако, что вы уловили ход моей мысли, — завершил он.

— А если ваши предположения окажутся несостоятельными? — спросил я.

— Не знаю. Но я не хочу принимать плохую теорию только потому, что нет лучшей. Из-за этого я и занимаюсь собственными изысканиями. Так вот, я не вижу чего-то шокирующего и непонятного в появлении Детей. Более того, я приравниваю это к появлению на сцене любой другой человеческой расы. Все они явились уже готовенькими и без четко прослеживаемой линии развития.

Такой вывод был совсем на Зеллаби не похож. И я предположил, что у него имеется собственная теория.

— Нет, — Зеллаби покачал головой и скромно добавил: — каждый человек обязан шевелить мозгами. Правда, иногда этот процесс не очень приятен. Для рационалиста типа меня очень неприятно думать, что на Земле существуют силы отнюдь не внешние, которые управляют ею. Иногда я воспринимаю наш мир этаким полигоном, местом для опытов. А почему бы и нет? Некто или нечто подбрасывает новый фактор «X» и смотрит, что из этого получится. Смешно вообразить, как Создатель наблюдает с лупой за созданием, оправдывающем его надежды, как вы считаете? Так сказать, определить насколько удачную модель он сотворил и насколько удачно эта модель превращает жизнь других моделей в ад. А? Я же говорил, что иногда способность мыслить может быть неприятной.