Джеймс Морроу - Библейские истории для взрослых

Я взял журнал, зимний номер за 1993 год. На обложке был портрет расщепленной личности по имени Феликс Басе.

— Другие — кто они?

— Из того, что они мне рассказали, я бы сказал, что Джереми Зеленый — левый интеллектуал. Томас Коричневый — христианский фундаменталист, в общем, сочувствующий консерваторам. Эрнест Красный — головорез, воображающий себя охотником на крупную дичь и наемником. Джек Серебряный… Вы никогда не просыпались с необъяснимым похмельем?

— Часто.

— Это — от Джека. Он — гедонист.

Иззард насыпал табаку в «Спенсера Трейси», утрамбовал его. Разумно ли с моей стороны доверять оставшиеся клочки рассудка этому старому гному?

— Нашей задачей будет интегрировать ваши отдельные «я» в единое сознание того, кто будет контролировать воспоминания своих предшественников.

Он зажег трубку.

— Чтобы это сделать, мы должны сначала найти корни вашей диссоциации.

— Вы меня загипнотизируете?

— Гипноз — ошибка, грубый инструмент. Понимаю, почему Фрейд от него отказался. Анализ сновидений даст нам больше. А больше всего — просто беседы.

— Вы знаете о моих кошмарах?

— Они всегда заканчиваются смертью вашей сестры, правильно?

— Всегда.

— В действительности ее убили.

Я уже рассказывал ему историю Бриттани дважды.

— Зарезала какая-то шпана в парке Киссена, — произнес я, глотая слова, надеясь, что он почувствует мое нетерпение.

— Расщепленная личность, как правило, чувствует подсознательную ненависть к какому-либо члену семьи. Обычно к родителю, иногда — к брату, сестре.

— Я любил сестру.

— Я в этом не сомневаюсь.

Иззард выразительно пыхнул «Спенсером Трейси».

— Но лишь после того, как мы осушим болото вашей внутренней жизни, у нас появится твердая почва, на которой можно строить новое — исцеленное, все контролирующее, всезнающее «я».

— Новое «я». А что будет со старым?

— Оно исчезнет.

— Похоже на убийство.

— Нет, Гюнтер. На рождение.

26 октября 1999 года

Сегодня днем я уснул за третьей главой «Антихриста». Приснилась Бриттани — впервые днем.

Мы в частном бассейне, шумно играем в бирюзовой воде. Мне в руки скользит пляжный мяч.

— Бросай сюда, — кричит Бриттани.

Я подчиняюсь. В тот момент, когда она обнимает мяч, тот взрывается, оставляя на воде кровавый архипелаг.

Я просыпаюсь. Третья глава висит передо мной, нацарапанная шариковой ручкой на бланках.

«…когда когти Люцифера, распарывая лиф платья, обнажили пышные, запретные плоды, которых он так жаждал…»

На этом месте я тогда остановился. Однако текст продолжался:

ТЫ ОТ НАС НИКОГДА НЕ ИЗБАВИШЬСЯ, ГЮНТЕР ЧЕРНЫЙ.

ТЫ В БЕЗНАДЕЖНОМ МЕНЬШИНСТВЕ. СДАВАЙСЯ!

29 октября 1999 года

Сегодня Иззард решил подвергнуть мои другие «я» тестированию по системе Роршаха.

— Позвольте мне поговорить с Томасом, пожалуйста, — попросил он, открывая на коленях блокнот с отрывными листами.

«И этого достаточно, чтобы вызвать одного из этих типов? Вряд ли», — подумал я.

Мигрень пилой прошлась по черепу. Состояние бегства…

Выходя из него, я сразу же почувствовал огорчение Иззарда. Его руки были сложены на коленях в тугой, узловатый комок. На двух соседних страницах набросаны гротескные рожицы.

— В чем дело? — поинтересовался я.

— Я говорю сейчас с Гюнтером? — спросил Иззард.

Даже с кушетки я видел, что каждая рожица была подписана.

— Гюнтер?

— Конечно.

— Хорошо.

— Только не говорите мне, что они все уклонились от теста Роршаха.

— А я и не применял его, — признался Иззард.

Выражения лиц на карикатурах были разными. Некоторые улыбались. Многие хмурились. Одна лила слезы. Еще у одной была хитроумная решетка зубов, а губы искривлены гримасой.

— Не смог. Постоянно появлялись другие личности, которых я раньше не встречал.

«Другие». Слово комом застряло в горле. Иззард пробежал глазами по своим записям.

— Амос Индиговый. Я бы сказал, настоящий представитель богемы. В настоящий момент пишет короткий рассказ о говорящем трехцветном коте. Леон Сиреневый, гомосексуалист со страстью к полуночным просмотрам культовых фильмов.

— Это объясняет корешки от билетов.

— Александр Желтый. Откровенный расист, должен тебе сообщить с сожалением. Однако Берни Золотой планирует написать обличительную статью об антисемитизме в Америке.

Я попытался улыбнуться, но не смог.

— Значит, со мной нас девять, верно? У меня девять голов, как у Гидры?

Иззард сглотнул. Подавление эмоций — не обнадеживающий признак в психиатре.

— Вы еще не закончили, да? — спросил я.

Он быстро пролистал блокнот: дюжины лиц, каждое с именем и характерным выражением лица.

— Это определенно самый причудливый случай из отмеченных. У Сивиллы Дорсетт было всего семнадцать личностей. У вас… — Он сосредоточился на своих записях. — Вильям Оранжевый, Роджер Пунцовый, Джейсон Серый, Питер Розовый, Илен Янтарная, Юдифь Алая… буду откровенен, Гюнтер. Сегодня появилось в общей сложности пятьдесят девять отдельных «я». И их может быть еще больше.

— Пятьдесят девять?

— Пятьдесят девять.

— Господи. Вы сказали, Илен? И Юдифь? Внутри меня женщины ?

— Если верить Карлу Юнгу, — промолвил Иззард, — внутри каждого из нас живут женщины.

2 ноября 1999 года

Сегодня утром я прочел первые пять глав «Антихриста», сотню страниц, покрытых каракулями. Они одинаково ужасны. Трудно поверить, что человек, написавший «Проповеди Сатаны» и «Демоны», автор подобной халтуры.

5 ноября 1999 года

Проснулся в три часа ночи. Бриттани и я проплывали над Квинсом в воздушном шаре. Оборвался строп, корзина резко накренилась, и моя сестра вывалилась из нее…

— Вы уверены, что это была ваша сестра? — спросил Иззард во время сеанса.

— Совершенно.

— Ее смерть, ее настоящая смерть — позвольте мне еще раз услышать о ней.

Я вжался в кушетку.

— Жуткая история.

— Сколько ей было?

— Четырнадцать.

— А вам?

— Десять. Мы жили в Квинсе, в квартире на Корона-авеню, возле Сто восьмой улицы.

Вот, Иззард снова хитростью вытянул из меня этот рассказ.

— Была одна из тех летних ночей, когда воздух похож на кожу улитки. Мама послала нас купить молока. Безопасный район — освещенные улицы, куча полицейских. И все было бы нормально, если бы Бриттани не настояла на том, чтобы мы пошли через парк. Мне действительно неприятно об этом говорить.

— Парк Киссена?