Хольм Ван Зайчик - Дело Судьи Ди

Дэдлиб отозвался почти сразу.

Не тратя времени на очередную серию приветствий, Богдан, памятуя, что нынче они с заокеанским человекоохранителем все ж таки уже виделись и успели обменяться сообразными выражениями взаимного расположения, сразу перешел к делу:

– Добрый вечер, уважаемый господин Дэдлиб. Это минфа Оуянцев-Сю. Рад был бы и крайне вам признателен, ежели б вы сочли возможным поведать мне, как продвинулись ваши поиски французского подданного, о коем мы имели удовольствие беседовать сегодня днем.

– Ага, – сказал Дэдлиб. В гаме и гуле улицы его было слышно не лучшим образом, но все же Богдан вполне разбирал слова. – Значит, вас все-таки взяло за живое.

– Не то слово, – ответил Богдан, плотнее прижимая трубку к уху.

– Я и сам собирался вам звонить, но не решился сегодня. Тут у вас такое творится – черт ногу сломит, не хотелось беспокоить. Мне позарез нужна помощь ваших служб – но праздник этот… Как в воду канул мой подопечный, – сообщил он. – Оставил вещи в гостинице, получаса в номере не пробыл, ушел и пропал. Но у меня есть косвенные данные… а, чего уж там. Догадка у меня сразу возникла… Я смотался в аэропорт и целую историю там выдумал: друг, мол, улетел, меня не дождавшись, опоздал я из-за праздничных пробок на улицах… а его встречать должны, а я должен сообщить звонком туда, где его встречают, каким именно рейсом он вылетел… и стал показывать тамошним господам его фото: не припомните ли, на какой аэролайнер он сел? У вас тут все такие доверчивые… прямо из кожи вон лезли, чтобы помочь… Ну и один вспомнил.

– Что?

– Меньше чем за час, как я подскочил в аэропорт, наш француз с пустыми совершенно руками, без вещей, покинул Ордусь. В Сан-Франциско, между прочим. Хорошо, что я приехал так быстро, – еще часа четыре, и сутолока выбила бы у контролера из головы всю память, завтра он бы ничего уже и не вспомнил… Причем, когда я назвал имя, служитель захлопал глазами этак обиженно и сказал, что того звали совсем не так. Вот, мол, сами можете посмотреть регистрационные бумаги… Пришлось отрабатывать назад – ну, значит, просто похож, извините, спасибо и все такое… То есть – если это действительно был он – у французика уже заранее были билеты и документы. И вдобавок совсем не на то имя, под которым он летел сюда и под которым его регистрировали в посольстве… и в гостинице. Еще ниточка потянулась! – сказал Дэдлиб радостно; по всему было видно, что чем больше разрастался снежный ком загадок и несообразностей, тем ему становилось интереснее, а стало быть, веселее. Гокэ праздновал великий день по-своему.

– Значит, – подытожил Богдан, – видимость такая: этот человек совершенно открыто прилетел в Ордусь, оставил доказательства того, что он прибыл, заселился – и затем пропал. Если бы не ваша расторопность и его стали бы искать лишь несколько дней спустя, было бы полное впечатление, что он пропал в Ордуси.

– Вроде того.

– У меня тоже ценная информация для вас, господин Дэдлиб.

– Даже так?

– В коллекции графов де Континьяк действительно могла быть чрезвычайно ценная вещь. Вполне могла быть. Не по денежной стоимости, но по значению, в том числе – по значению для современной мировой политики. Долго объяснять сейчас, но – это ценнейшая мусульманская реликвия, способная, при умелом применении, нарушить великое постоянство… у вас его называют балансом сил.

– Факин' грэйт, – произнес Дэдлиб после короткой паузы. – И зарезанный агент СРУ!

– Именно, – подтвердил Богдан.

– Все равно пока ничего не понимаю, – произнес честный гокэ после паузы подлиннее.

– Я тоже. Благодарю вас, завтра мы обязательно созвонимся… ох, во второй половине дня завтра дворцовый пир… в крайнем случае послезавтра… Вы ни в чем не испытываете нужды в нашей стране? – спохватился Богдан: все же он был здесь хозяином, а первый долг хозяина – позаботиться об удобствах гостя.

– Только в информации, но это у меня постоянно, какую страну ни возьми. Все приходится находить самому.

– О, в этом мы с вами схожи…

Когда Богдан спрятал трубку и поглядел на терпеливо стоявших рядом единочаятелей, взгляды их были не слишком дружелюбными. Бек молча хмурился, машинально теребя бороду, а Кай не выдержал:

– Осмелюсь спросить драгоценного преждерожденного, с кем он сейчас беседовал и о чем?

– Долго объяснять, – виновато развел руками Богдан. – Один заморский гокэ, старый знакомый и отчасти коллега. Похоже, мы с ним опять занимаемся одним и тем же делом, только с разных концов.

– Не о хирке ли ты толковал ему, сынок? – тихо спросил бек.

– Да вот похоже, что о хирке, ата, – ответил Богдан.

– Это связано с тем, что произошло с Багом? – озабоченно спросил Кай.

– Хотел бы я знать… – пробормотал Богдан. – Я иду вот и думаю, иду и думаю… Вот сейчас я получил очень ценные сведения. Их тоже надо обдумать… Не обижайтесь, я ничего не скрываю. Я просто думаю.

– Неплохо было бы, если бы ваши раздумья, драг прер, обрели какую-то законченную форму к тому моменту, когда мы ударим в барабан…

“Какой будет шум и срам, какой скандал публичный, когда посреди праздничной толпы мы ударим в Жалобный барабан!” – не сговариваясь, подумали все трое.

С незапамятных времен – века три, а может, и все четыре – стоял на круглом каменном возвышении (по старинке его порой называли лобным местом, или, по-ханьски, тай<Тай – возвышенное место, традиционно – земляная (насыпная) терраса, подножие, помост, трибуна. Этот иероглиф входил в название некоторых важных учреждений – например: Юйшитай, Цензорат, высший контрольный орган в традиционном Китае; этот термин некоторые западные синологи переводят как “трибунал” не только исходя из функций учреждения, но и из-за иероглифа тай. >) посреди Площади Небесного Спокойствия громадный, в два человеческих роста, барабан, а подле него – каменная же подставка с глубоко врезанной в ней надписью “Дун и” – “Продвигать справедливость” – с лежащей поверх тяжкой колотушкой. Это был такой же памятник седой героической старины, как Храм Неба или Грузовозная Река Юньхэ, которую на европейский манер иногда зовут Великим каналом – так вроде бы красивее, но сразу непонятно становится, какова ее государственная работа. Но если в Храме Неба по сию пору происходят молебствия, а по Грузовозной Реке плывут и плывут прогулочные и грузовые сампаны (столько судов и не снилось тем, кто во времена предшествовавших династий начинал строить это рукотворное чудо), то почему, коль возникла крайняя нужда, не прибегнуть еще к одному древнему обычаю, которым никто уж Бог весть сколько времени не пользовался, но который никем не был отменен? Обычаями сильна Поднебесная…