Джеймс Баллард - Фабрика грез Unlimited

Старк вскинул винтовку и выстрелил мне прямо в грудь, затем чуть сдвинул ствол и выстрелил в Мириам.

Второе за эту неделю низвержение на землю было гораздо болезненнее первого. Умирающий, я лежал перед алтарем, в груде перьев моего птичьего одеяния. Надо мной плыли, раскачиваясь и все удлиняясь, ленточки моей летучей крови.

Всю ночь я сидел, привалившись спиной к алтарю опустевшей, оставленной церкви. Скованный грузом цветов и оперения на моих плечах, я не мог пошевелиться; безвольно раскинутые, беспомощные ноги валялись передо мной словно чужие. Мириам Сент-Клауд лежала лицом кверху, близко от меня, но вне досягаемости. Ее руки и лицо не только мертвенно побледнели, но и приобрели жуткий глянец, словно источившуюся из них кровь заменили гнилостным желтым воском. Вскоре после полуночи тонкие губы Мириам широко разошлись – беззвучный упрек мне, выкрикнутый моей мертвой невестой.

Сперва, когда мы лежали бок о бок, я надеялся, что Мириам еще жива. Старковы пули пробили наши сердца, но я твердо знал, что Старк не может меня убить, – да и никто другой в этом городишке не может. Возможно, эта моя неуязвимость распространится и на Мириам. Но затем сквозь сгустившуюся тьму я обонял, как меняется ее запах, как острая пряность пота и охотничье бешенство крови блекнут, превращаясь в заурядную смертную затхлость.

Весь пол вокруг нас был усыпан осколками цветного стекла; фрагменты Христа и святых, апостолов и евангельских животных – они отражали сейчас десятки языков рвущегося в небо пламени. Сквозь распахнутые двери церкви было видно, как пылают в тихом ночном воздухе сотворенные мною джунгли; тысячи птиц, укрывшихся в ветвях баньяна, в ужасе глядели на горожан, разводивших внизу костер из мусора, чтобы сжечь их убежище дотла. Из конца в конец Шеппертона люди сдирали с крыш своих домов лианы и другие ползучие растения. Расчищая свои сады, они обливали пальмы и тамаринды бензином, слитым из брошенных автомобилей, а затем поджигали.

Всю ночь вооруженные топорами шайки бродили по городу, калеча и убивая тропический лес, в создание которого я вложил столько любви. Я слышал вопли глупышей, испуганное уханье сов, страдальческий плач оленей. Сквозь распахнутую дверь ризницы было видно, как дрожит в кровавых отсветах пламени скелет крылатого существа: казалось, что он, древний птицечеловек, извлеченный из речного обнажения, хочет вырваться из стеклянной тюрьмы своего стенда и улететь в ночь.

И всю эту ночь жгуты и волокна моей крови медленно оседали – длинные кисти, бравшие начало в моей ране, вульгарно яркие бандерильи в умирающем быке. Тяжелая, со сминающимся концом пуля попала мне в середину грудины, пробила грудь и вышла наружу сотнями осколков, каждый из которых нес частичку моего сердца.

Я все еще был жив. но не испытывал по этому поводу никакой радости, одно цепенящее отчаяние. Я знал, что силы мои исчезли, а вместе с ними и мое восхищение собой, моя гордость за то, что я – верховное божество этого крошечного царства, что я утвердил свое право входить в реальный мир, на мгновение открытый мне после моей аварийной посадки. Меня снова вырвали из воздуха – за мгновение до моего так и не состоявшегося сочетания с Мириам Сент-Клауд.

Я уже знал за собой вину во многих преступлениях, и не только против этих, даровавших мне вторую жизнь, существ, но и против себя самого, в грехах фантазии и высокомерия. Скорбя по юной, грубо низверженной с небес на землю женщине, я смотрел, как смиренно опадает моя кровь.

На рассвете в церковь ввалилась шайка сбрендивших авиаторов.

– Блейк! Глядите, да он еще жив!

– Не трогайте его!

– Позовите Старка!

Возглавляемые старым воякой с его непременной тростью, они входили по одному, а затем прижимались спинами к колоннам, в опасении, что, подойди они ближе, их может подхватить и закрутить некий бешеный вихрь. Их лица были черны от сажи, ладони до крови натерты топорищами. Они приближались ко мне робко и пугливо, эти продавцы и счетоводы, они двигались мелкими шажками, прячась за спину друг друга. Взамен нормальной, ими же вчера уничтоженной одежды они вырядились в киношное тряпье, в дикую смесь военного обмундирования, заготовленного костюмерами для авиационного боевика: древние, для открытой кабины, летные костюмы, подбитые овчиной куртки, щегольские, с подкладными плечами, кителя гражданских пилотов.

Пока эти герои глазели на меня, нервно и неуверенно замахиваясь своими топорами, появился и вышел вперед Старк – с роскошными, спадающими на плечи волосами и в аккуратной, ловко на нем сидевшей форме современного военного пилота. Он вполне сознательно играл здесь главную, далеко превосходящую его возможности роль – роль ангела смерти из фильма о воздушном армагеддоне.

Он встал среди осколков цветного стекла и направил на меня винтовку, ежесекундно готовый послать в мое сердце вторую пулю.

– Ну да, Блейк, конечно же, ты жив. Я так и знал. – Старк говорил спокойно, почти даже мирно. – И уж, во всяком случае, ты не мертв – я видел эти глаза тогда, на берегу.

Было видно, что он не совсем еще уверен, что я утратил все свои силы, и питает некоторые надежды – а вдруг я сохранил их в количестве, достаточном для задуманных им телевизионных репортажей. Я попытался поднять руку, в знак прощения за то, что он меня застрелил, но не смог ею даже пошевелить. Вымпелы моей крови висели в нескольких дюймах над полом, в них все еще жил дух детей, которых я взял в себя.

Старк отвернулся от меня и взглянул на Мириам Сент-Клауд. Несмотря на желтый провал рта и мошек, обсевших ее закрытые веки, женщина, которую я любил, все еще присутствовала в бисеринках пота у края волос, родинке на левом ухе, шраме под подбородком, оставшемся у нее с детства. Руки Мириам были вскинуты к ране, она цеплялась за бурые потеки подсохшей крови, как невеста, нервно прижимающая к груди букет темных цветов, навязанный ей нежданным гостем.

Старк глядел на нее без малейшей жалости, с таким выражением, словно он спас шеппертонское небо от птицы, куда опаснейшей меня. Скорее всего, он убил Мириам из опасения, что она могла зачать от меня, а позднее – разрешиться от бремени жутким крылатым чудовищем, которое всех их уничтожит.

Старк сплюнул ей на ноги и повернулся к своим подручным:

– Ну, ладно, тащите его наружу. Только следите, чтобы вдруг не улетел.

Отважные шеппертонцы справились наконец со своим страхом, вынесли меня из церкви и взгромоздили на металлическую тележку, позаимствованную в супермаркете. Мы двинулись мимо киностудии – балаганные авиаторы и их мертвый коллега в шутовском птичьем наряде; вымпелы моей крови зябко дрожали в холодном утреннем воздухе. Старк ушел вперед, он непрестанно вскидывал свою винтовку на мрачные, умолкнувшие деревья, в надежде застать врасплох какую-нибудь неосторожную птицу. Затем этот борец с крылатой чумой бросился назад и оттолкнул от тележки старого вояку, который тыкал тростью мне в голову.