Олдос Хаксли - Остров

– Я упал, упал, упал…

Постепенно рыдания затихли. Слова выговаривались легче, а воспоминания, которые они вызывали, не причиняли прежних мучений.

– Я упал, – повторил он, должно быть, в сотый раз.

– Но ведь вы падали недолго, – продолжила за него рассказ Мэри Сароджини.

– Нет, я падал совсем недолго, – согласился он.

– Тогда из-за чего столько переживаний? – спросил его ребенок.

Причем в ее голосе не слышалось ни злорадства, ни насмешки, ни намека на то, что хоть в чем-то была его вина. Она задавала простые и прямые вопросы, на которые требовалось отвечать столь же просто и прямо. В самом деле, из-за чего столько переживаний? Змеи не покусали его, и он не свернул себе шею. И вообще, все это случилось уже вчера. А сегодня его окружали бабочки, невиданная птица, требовавшая внимания, еще более странный ребенок, который разговаривал с ним, как умудренный опытом дядя из Голландии, хотя выглядел при этом подобием ангела из какой-то неизвестной ему мифологии и всего в пяти градусах широты от экватора – хотите – верьте, хотите – нет – носил фамилию Макфэйл. Уилл Фарнаби громко расхохотался.

Маленькая девочка захлопала в ладоши и тоже засмеялась. А всего мгновение спустя и птица, сидевшая у нее на плече, стала издавать раскат за раскатом демонического смеха, который заполнил поляну, эхом отдаваясь среди деревьев, и складывалось впечатление, что вся вселенная сотрясается, буквально сгибается от хохота над невероятно огромной шуткой своей сущности.

– Могу только порадоваться, что всем так весело, – внезапно произнес низкий мужской голос.

Уилл Фарнаби повернулся и увидел, что на него с улыбкой сверху вниз смотрит невысокий и худощавый человек, по-европейски одетый и державший в руке черную сумку. На вид ему, как определил Уилл, было лет под шестьдесят. Из-под очень широких полей соломенной шляпы виднелись густые седые волосы и до чего же причудливый, похожий на птичий клюв нос! И еще глаза – невероятно голубые глаза на столь темнокожем лице!

– Дедушка! – услышал он восклицание Мэри Сароджини.

Незнакомец перевел взгляд с Уилла на ребенка.

– Что вас так насмешило? – спросил он.

– Как тебе сказать… – Мэри Сароджини взяла недолгую паузу, чтобы собраться с мыслями. – Понимаешь, у него была лодка, а вчера разыгрался шторм, и он потерпел кораблекрушение где-то рядом с этим местом. Поэтому ему пришлось взобраться наверх по скале. И ему встретились змеи. От испуга он упал. Но к счастью, прямо под ним росло дерево, и он легко отделался. Но страха натерпелся такого, что его всего трясло. Поэтому я дала ему бананов и заставила все вспомнить миллион раз. А потом он вдруг прозрел и понял, что нет повода ни о чем тревожиться. То есть все осталось в прошлом. И он начал смеяться. А вместе с ним засмеялась я. И майна присоединилась тоже.

– Очень хорошо, – одобрительно сказал дедушка. – А теперь, – продолжал он, снова повернувшись к Фарнаби, – когда психологическая первая помощь оказана, давайте посмотрим, что можно сделать для поврежденной плоти. Между прочим, меня зовут доктор Роберт Макфэйл. А вы кто?

– Его зовут Уилл, – сказала Мэри Сароджини, не дав молодому человеку даже шанса открыть рот. – А фамилия – Фар… И как-то там еще.

– Фарнаби. Так полностью звучит моя фамилия. Уильям Асквит Фарнаби. Мой отец, как можно догадаться, принадлежал к числу горячих сторонников либералов. Даже когда был сильно пьян. Или даже особенно в сильно пьяном виде.

Он издал хриплый пренебрежительный смешок, так не похожий на его громкий, от всей души хохот при мысли, что ему не о чем беспокоиться.

– Вы не любили своего отца? – удивленно спросила Мэри Сароджини.

– Любил, но не так сильно, как должен был, – ответил Уилл.

– Он хочет сказать, – объяснил ребенку доктор Макфэйл, – что своего отца он ненавидел. Так случается со многими ему подобными, – добавил он как бы в скобках.

Потом, присев на корточки, он принялся отстегивать ремни, стягивавшие его черную сумку.

– Один из наших бывших империалистов, как я догадываюсь, – бросил он через плечо реплику по адресу молодого человека.

– Родился в Блумсбери, – сказал Уилл, подтверждая его догадку.

– Правящий класс, – поставил диагноз доктор, – но явно не из военных и не из сельской аристократии.

– Совершенно верно. Мой отец был юристом и политическим журналистом. Но это в свободное от алкоголизма время. А моя мать, как ни трудно в это поверить, происходила из семьи архидьякона. Представляете, архидьякона! – повторил он и снова рассмеялся в той же манере, в какой высмеивал чрезмерную склонность отца к бренди.

Доктор Макфэйл окинул его быстрым взглядом, а потом вернулся к возне с ремнями сумки.

– Когда вы смеетесь подобным образом, – заметил он нейтральным тоном ученого-наблюдателя, – ваше лицо приобретает до странности отталкивающее выражение.

Несколько обиженный Уилл постарался скрыть свои чувства, обратив все в шутку.

– Оно всегда отталкивающее, – сказал он.

– Напротив, если брать каноны Бодлера, ваше лицо достаточно красиво. За исключением тех моментов, когда вы зачем-то начинаете издавать звуки, похожие на смех гиены. Зачем вы издаете такие звуки?

– Я журналист, – объяснил Уилл. – «Наш специальный корреспондент», которому платят, чтобы он путешествовал по всему миру и писал репортажи о повсеместно происходящих ужасах. Какие другие звуки, по вашему мнению, я могу издавать? Ку-ку? Ля-ля-ля? Маркс-Маркс?

Он засмеялся снова, а потом попытался пустить в ход проверенную не раз остроту:

– Я человек, который не принимает согласия, не признает слова «да»[4].

– Смешно, – сказал доктор Макфэйл. – Даже очень смешно. Но давайте займемся делом.

Достав из сумки ножницы, он принялся срезать грязную, рваную и запачканную кровью брючину, закрывавшую поврежденное колено Уилла.

Уилл Фарнаби тем временем смотрел на него и гадал, сколько в этом невероятном «горце» осталось от гордого шотландца, а какая часть его натуры уже принадлежала Пале. Голубые глаза и гротескно крючковатый нос сомнений не вызывали. Но что тогда сказать об очень смуглой коже, об изящных руках, о грациозных движениях – все это точно имело происхождением место, расположенное далеко к югу от Твида.

– Вы родились здесь? – спросил он.

Доктор утвердительно кивнул:

– В Шивапураме. Как раз в тот день, когда у вас хоронили королеву Викторию.

Раздался последний щелчок ножниц, и брючина упала на землю, обнажив колено.