Олег Верещагин - Путь к звёздам

   ...Им двигала вовсе не доброта или гуманность. Пятнадцатилетний подросток, который потерял всё на свете, включая привычный мир... а потом потерял и тот мир, который пришёл было привычному на смену - и попал, похоже, в ад... а потом убил двух ровесников и ровесницу - которые, впрочем, пытались втроём убить его, так что всё логично... и ещё много кого убил, от крыс до взрослых убийц... - так вот, такой подросток не будет маяться добротой или гуманностью.

   Нет. Странно, но им двигало чувство, редко встречавшееся у его сверстников в чистом виде - рационализм. Голый рационализм.

   Мальчик был напуган. И был моложе его - намного, лет на шесть, может - на восемь. Первачок. Малыш. А значит, он не мог представлять особой опасности для него. Но с другой стороны - он был не таким малышом, о котором надо постоянно тупо заботиться, который только сиську сосёт, срётся под себя и орёт; он, раз выжил, был сильным и не трусливым, он мог нести более-менее большой груз, мог дежурить, наконец, если понадобится. В третьих - он всё-таки маленький. В смысле, маленький по мозгам, так сказать. И из него можно будет вылепить, что угодно. Это была рациональная и очень жестокая сторона мыслей, да к тому же не самая насущная - но она была, и Вовка это осознавал: если он хочет жить - а он хочет жить - то он должен думать о будущем. А в будущем вдвоём лучше, чем одному. Но надо, чтобы второй был послушным - не равноправным партнёром, не другом - не хватало ещё друзей! - а вроде слуги-холопа у рыцаря. Вот так-то. Точно, так и есть. А потом он себе найдёт девчонку, обломает, если станет ерепениться и будет её трахать... и может быть, заведёт детей - как дальше вокруг станет, посмотрим... Была и четвёртая сторона, самая человечная - Вовке осточертело одиночество. Это он так говорил себе - "осточертело". На самом деле он его уже откровенно боялся. Особенно по ночам, перед тем, как заснуть. Одиночество хихикало в углах и подкрадывалось, чтобы усесться на грудь и смотреть в глаза сквозь темноту. Просто признаваться себе в этом страхе - значило стать слабым. А слабые все умирают.

   Умирать Вовка не хотел. Нет, иногда ему хотелось умереть так - лечь, закрыть глаза, заснуть и не проснуться. Но такой смерти в мире не осталось. Он был щедр на смерть вообще-то, но смерть гадкую, неприятную и долгую. А такой - нет, не хотел Вовка себе такой смерти...

   ...Мальчишка между тем вымылся несколько раз - с удовольствием. Вряд ли ему так нравилось наводить на себя чистоту, просто, очевидно, приятной была горячая вода. Вовка, занимавшийся обедом, обратил на него внимание, только когда услышал тихое:

   - Я всё...

   - Иди, поешь, - сказал он тогда, ногой двинув открытую банку консервов - разогретый рис с говядиной - по полу. Он говорил так, как говорил бы со щенком. И младший мальчик вёл себя, как запуганный голодный щенок, которому вдруг бросили вкусный кусок: страх, голод, надежда, жадность, поспешность, готовность заскулить и опрометью метнуться прочь... Он присел на корточки и, схватив банку, запустил туда пальцы. - Вилку! - повысил голос Вовка и бросил мальчишке пластмассовую вилку. Тот - заморгавший и сжавшийся от окрика - вилку тем не менее быстро поймал, но только недоумённо покрутил в пальцах, чуть сводя брови. - Не знаешь, что это такое? - Вовка кинул ему и запасное одеяло. - Завернись пока... А имя помнишь своё?

   - Я... не помню, как меня звали, - покачал головой мальчишка. Неуверенно пустил вилку в ход - как будто вспоминал что-то давно забытое.

   - Ладно, - Вовка полулёжа устроился на кровати. - Мне вообще-то и насрать, как тебя звали. Я тебя буду звать Мелкий, и всё. А меня зови Вовка.

   - Вовка, - послушно повторил мальчик. - Хорошо... - он всё-таки выговаривал слова неуверенно - наверное, давно ни с кем не говорил.

   - Теперь дальше, - продолжал Вовка, садясь на топчан. - Если будешь красть что-то, вообще брать или находить и прятать что-то, что не я тебе дал... врать мне хоть в чём-то... ослушаешься хоть какого-то моего приказа - я тебя вот такого просто вышвырну на улицу. Даже без одеяла. Сколько ты протянешь, а?

   - Я... не буду... - пошевелил губами Мелкий и чуть не уронил и банку и вилку. - Честно... не выгоняйте меня... я не хочу умирать... - его глаза плеснули чёрным ужасом, он всё-таки уронил всё из рук, судорожно спрятал лицо в ладони и задрожал, но плакать не посмел. Вовка хмыкнул - ему не было жалко младшего, а урок тот явно усвоил с первого раза. Вот и хорошо. Бить его или ещё как-то учить жизни тоже не хотелось. Стыдно, что ли, было? Не хотелось, и всё тут.

   - Ешь давай, - кивнул Вовка. - И можешь лечь отдыхать. Вот сюда, на топчан. Я потом тебе подберу всякое-разное барахло, его тут полно.

   - Вов, вставай, завтрак готов.

   Вовка повёл плечами и подумал - ещё сонно - что немного обленился. Потом повернул голову. Мелкий стоял рядом - с ответственным видом держа в руках дымящуюся тарелку. Смешно топорщился русый отросший ёжик волос.

   Уже привычная картина за последние три недели. Только ёжик постепенно подрастал себе.

   - Встаю, - буркнул Вовка и всё-таки спрятал лицо в подушку, чтобы ещё немного полежать. - Поставь тарелку на тумбочку.

   Мелкий так и сделал (там уже стояла дымящаяся кружка с чаем), а сам тихо переместился в угол, где аккуратно лежали и были расставлены его игрушки - не очень много, хотя Вовка не запрещал ему их брать, если они находились где-то.

   - Ты зубы чистил? - строго спросил Вовка, садясь наконец на топчане и обеими руками лохматя волосы. Мелкий откликнулся, не глядя:

   - Ага... А мы сегодня пойдём куда?

   - Гляну. Позавтракаю и гляну. Пока вроде бы не надо ничего. Если только просто сходим воздухом подышим.

   Мелкий не оценил шутку и тут же снова углубился в игру. Как все дети, он умел отключаться от внешнего мира полностью и уходить в какие-то свои фантазии, становившиеся в такие моменты реальней окружающего. Вовка посидел, глядя на то, как, стоя на коленях, Мелкий что-то очень важное перевозит на грузовичке, тихонько озвучивая работу мотора (помнит этот звук? Может, отец был водилой?) Позавидовал немного. Потянулся. И встал - умываться...

   ...Самым удивительным было, что Вовка вскоре после появления в "бункере" младшего мальчишки поймал себя на мысли: а ведь ему вовсе и не хочется дрессировать Мелкого или как-то проявлять свою власть. Он был сильней и опытней настолько, что заниматься такими глупостями было смешно. А дрессировать - так что дрессировать, если Мелкий и без этого старательно выполнял всё, что ему говоришь, быстро учился и ничему не перечил. Нет, Вовка иногда гаркал на него, часто отпускал подзатыльники и щелбаны - почти без повода - но иного стиля общения с младшими он никогда и не придерживался. Даже... даже в ушедшем мире. А Мелкий-то ничуть и не обижался.