Герберт Уэллс - Человек, способный творить чудеса

Поначалу чудеса, которые творил мистер Фотерингей, были скромные, пустяковые — ряд фокусов с чашками и прочими предметами домашнего обихода, нечто вроде бесполезных чудес теософов, но, несмотря на их ничтожность, священник, активно помогавший ему, воспринимал их с благоговением. Мистеру Фотерингею очень хотелось поскорее уладить дело с Уинчем, но мистер Мэйдиг все время отвлекал его. После того как они осуществили с дюжину таких простеньких, так сказать, «домашних» чудес, осознание собственной силы у обоих из-рядно укрепилось, воображение разыгралось и честолюбие возросло. На первое более серьезное предприятие их сподвиг голод, а также нерадивость миссис Минчин, экономки мистера Мэйдига. Ужин, на который священник пригласил своего гостя, был скуден и неаппетитен, что вряд ли способствовало бы восстановлению сил двух усердных чудотворцев. Все же они уселись за стол, и мистер Мэйдиг стал грустно жаловаться на свою экономку, как вдруг мистер Фотерингей понял, что их затруднительное положение предоставляет ему отличный повод для еще одной демонстрации его возможностей.

— Как вы думаете, мистер Мэйдиг, — сказал он, — если это не покажется вам дерзостью, я, пожалуй, мог бы…

— Дорогой мистер Фотерингей! Конечно нет! Я вовсе не считаю это дерзостью.

Мистер Фотерингей взмахнул рукой.

— Что мы выберем? — спросил он тоном радушного хозяина и по просьбе мистера Мэйдига материализовал все, что тот перечислил. — А мне, — добавил он, окинув взглядом уже появившиеся блюда, — больше всего по вкусу кружка портера и гренки с сыром. Это я себе и закажу. Я не любитель бургундского.

И стоило ему произнести вслух свое пожелание, как портер и гренки с сыром немедленно оказались на столе.

Они долго сидели за ужином, беседуя как равные — мистер Фотерингей с удивлением и гордостью отметил это, — о чудесах, которые им еще предстоит совершить.

— Между прочим, мистер Мэйдиг, — предложил Фотерингей, — я, если угодно, мог бы помочь вам… в ваших домашних делах.

— Что-то я не совсем понимаю вас, — откликнулся мистер Мэйдиг, наливая себе чудесным образом сотворенного старого бургундского.

Мистер Фотерингей уже приступил ко второй порции гренок, также материализованной из ниоткуда.

— Ну, что касается этой миссис Минчин (чав, чав)… — сказал он с набитым ртом. — Полагаю, я мог бы (чав, чав)… сотворить с ней чудо, заставив ее исправиться…

Мистер Мэйдиг поставил стакан на стол. Лицо его выражало сомнение.

— Она… знаете ли, мистер Фотерингей… очень не любит, когда вмешиваются в ее дела. Кроме того, теперь уже двенадцатый час, и она, наверно, уже легла спать. Не кажется ли вам, что…

Мистер Фотерингей обдумал его доводы.

— А почему бы не сделать это, пока она спит? — предложил он.

Поначалу мистер Мэйдиг противился этой идее, но потом уступил. Мистер Фотерингей отдал необходимые распоряжения, и они продолжили ужинать, хотя уже не так непринужденно. Мистер Мэйдиг заговорил о переменах, которые он надеялся обнаружить на следующий день в своей экономке, с таким оптимизмом, что даже Фотерингей, пребывавший в слегка расслабленном после ужина состоянии, счел его наигранную жизнерадостность немного преувеличенной. Вдруг наверху послышался шум. Они недоуменно переглянулись, и мистер Мэйдиг быстро вышел из комнаты. Мистер Фотерингей слышал, как он позвал свою экономку, а потом, судя по звуку тихих шагов, пошел к ней наверх.

Через пару минут священник вернулся. Походка его была легка, лицо сияло.

— Невероятно! — воскликнул он. — И трогательно! Необычайно трогательно!

Он принялся шагать по ковру перед камином.

— Раскаяние, очень трогательное раскаяние, высказанное сквозь щель в двери! Бедняжка! Поразительное превращение! Она проснулась. Наверное, сразу проснулась. Она поднялась с постели, чтобы разбить бутылку бренди, которую тайно хранила в своем сундуке. И сама покаялась мне в этом!.. Но какие перспективы открываются для нас… Поистине безграничные! Если мы смогли произвести такую удивительную перемену в ней…

— Да, — согласился мистер Фотерингей. — Возможности, похоже, и в самом деле безграничные… Вот только, что касается мистера Уинча…

— Безграничные! — повторил мистер Мэйдиг.

Остановившись посреди ковра у камина и оставив без внимания затруднительную ситуацию с Уинчем, мистер Мэйдиг высказал целый ряд замечательных идей, которые приобретали законченный вид по мере того, как он их озвучивал.

В чем заключалась их суть, для нашей истории не имеет особого значения. Достаточно сказать, что все они были навеяны состоянием полной умиротворенности — той, что обычно называют послеобеденной. Впрочем, проблема Уинча так и осталась нерешенной. Нет надобности рассказывать и о том, какие из идей мистера Мэйдига были осуществлены. Заметим только, что произошли удивительные перемены.

После полуночи мистер Мэйдиг и мистер Фотерингей, не обращая внимания на холод, сновали по рыночной площади при свете луны в каком-то экстазе чудотворства: мистер Мэйдиг — возбужденный и беспрестанно жестикулирующий, мистер Фотерингей — невысокий, взъерошенный и уже не подавленный больше собственным величием. Они направили на путь истинный всех пьяниц в своем избирательном округе, превратили все пиво и другие спиртные напитки в воду (в этом вопросе мистеру Мэйдигу удалось взять верх над мистером Фотерингеем); затем они значительно улучшили железнодорожное сообщение города, осушили Флиндерово болото, улучшили почву на холме Одинокого Дерева и вывели бородавку у викария. А потом принялись обсуждать, как бы отремонтировать поврежденную опору Южного моста.

— Наш город станет завтра неузнаваемым! — задыхаясь, воскликнул мистер Мэйдиг. — Как же все будут удивлены и благодарны нам!

И в этот момент церковные часы пробили три раза.

— Слышите? — спросил мистер Фотерингей. — Уже три часа! Мне пора домой. Я должен быть на службе в восемь. Кроме того, миссис Уимс…

— Да ведь мы только начали, — возразил мистер Мэйдиг, упиваясь сладостью неограниченного могущества. — Только начали! Подумайте, сколько мы сделаем добра! Когда люди проснутся…

— Но… — всего лишь и успел сказать мистер Фотерингей, как вдруг мистер Мэйдиг схватил его за руку. Глаза священника горели, точно у безумного.

— Друг мой! — воскликнул он. — Вам незачем торопиться! Взгляните! — Он указал на луну, стоявшую в зените. — Иисус Навин![2]

— Иисус Навин? — переспросил мистер Фотерингей.

— Иисус Навин, — повторил Мэйдиг. — Почему бы нет? Остановите ее!