Павел Виноградов - Странные существа (сборник)

Как всегда, я возник рядом, когда его судьба была окончательно решена. Мой светлый брат – его хранитель, конечно, был в отчаянии, но сделать уже ничего не мог: моё присутствие означало, что ходатайство его не возымело действия.

Мне всегда было жалко души самоубийц – ослеплённые победившей нечистью, разрываемые смертным страхом и куражом страсти, они производят впечатление безумцев. Да таковыми и являются. Впрочем, если хранящая Десница отведена от такой души, значит, она добровольно согласилась с врагами, то есть, практически умерла. Моя забота: дать свободу её злой воле.

Для меня душа похожа на большое сияющее яйцо, внутри которого человек. Но суща она и внутри человека. Представить это трудновато, а объяснить сложно. Я ведь тоже не имею определённого места в пространстве – возникаю тут и там мгновенно, как только появляется надобность. Вернее, как только меня посылают. Ибо я всего лишь вестник. И весть моя тяжела.

Конечно, это «яйцо» было гнилым. Твари облепили его со всех сторон. Они тоже мои братья, но я не хочу иметь с ними ничего общего. Главных здесь было трое. Как обычно, они приняли образы этого мира, чтобы ещё больше напугать бедную душу, которая тоже могла видеть их. Первым был огромный чёрный скорпион – неудовлетворённое вожделение, которое душа приняла за любовь. Теперь он жестоко язвил её ядовитым хвостом, и с каждым проникновением свет души тускнел. На самом «яйце» сидела пупырчатая жаба – скупость от нищеты. Она выстреливала длинным языком, выхватывая кусочки света, который бесследно исчезал в её утробе. Облезлый злой павлин – тщеславие, яростно бил клювом.

Под этой тройной пыткой душа деформировалась и уже начала распадаться. А ведь были ещё и тысячи мелких – как черви, они кишели в тускнеющем свете, алчно насыщаясь им. Бесчисленные мерзкие поступки, о которых ум этого человека, наверное, уже и забыл. Но его душе они о себе забыть не давали. Акты онанизма, похожие на огромные чёрные сперматозоиды. Извивающиеся трупно-зелёные языки лжи. Гусеницеобразные пальцы мелких краж. Жёлтые струи трусости. Фекалии сквернословия.

И мне нужно было слиться с этой душой. Представьте, каково это… Но я был должен.

Его хранитель взглянул на меня. Это был страшный взгляд. Я грустно улыбнулся в ответ и вошёл в душу.

Мне нужно было снять с мозга блок, запрещающий покушаться на свою жизнь – чисто механический предохранитель, но пока он действует, невозможно ни самоубийство, ни убийство. Мозг – тёмная тяжёлая субстанция. Он обычно не видит тонкие планы, зато бешено сопротивляется любому покушению на свои функции. Но когда душа пленена злом, импульсы её воли вновь и вновь хлещут по мозгу, требуя подчинения. И если человек оставлен Богом, бразды правления беру я – никто больше не может подарить человеку смерть.

Я снял блок, и тело закинуло ногу за перила. Вторую. Охранник моста уже бежал к нему, но человек отпустил руки и с криком полетел. В последний момент я увидел, как исчезает его хранитель. Бедняга.

Я оборвал серебристую нить, которой душа крепится к телу. Всё. Он умер от разрыва сердца, не долетев до воды.

Я не хотел глядеть, как мерзкие твари уносят отделившуюся душу, да и почти никогда не вижу – у меня слишком много дел.

А был я уже в другом месте, перед другим человеком. Умирающая от рака старушка. Простейшая и грустная работа, особенно в сравнении с только что сделанной. Старушка в коме. Собственно, мозг её уже умер, жизнь тела поддерживается приборами. Мерцающая душа терпеливо ждала, хранитель стоял рядом недвижно и печально. Твари, конечно, тоже здесь, но душу не мучили. Хотя у этой бедной девочки в жизни много чего было. Я с отвращением отвернулся от беса в образе окровавленного эмбриона – аборт. Ложь, прелюбодеяния… Не хочу, да мне и не надо разглядывать это – я не судья. Я низко поклонился её хранителю и прикоснулся к поддерживающему жизнь аппарату. Он на мгновение отключился и я оборвал нить.

После смерти душа больше не выглядит, как яйцо. Она принимает образ человека, каким он был… нет, каким он должен был быть в своей славе – юным и прекрасным, и каким он не стал, израненный врагами.

Ангел взял душу за руку и увёл на Суд. Твари последовали за ними – свидетельствовать в пользу своего хозяина.

А у меня новое дело.

Я почти никогда не остаюсь праздным, как и все мои многочисленные братья-соработники. Здесь слишком много смерти. Уже очень давно не был на родине, по сравнению с которой ваш мир, как булавочная головка рядом с планетой. Я уже почти принадлежу этому свету. Как и бесы. Ангелы и аггелы, мы живём рядом с вами, а вы не видите нас. И слава Создателю – если бы ваши телесные очи имели возможность видеть всё, что делается вокруг на тонком плане, вы бы непрерывно кричали от ужаса.

Это говорю вам я, ангел смерти.

Мне опять нужно было сливаться с душой. Обычно я появляюсь, когда причина смерти уже сработала. Человек лежит искорёженный под колёсами грузовика, или пьяница, напившись отравленного спирта, издаёт последние хрипы, или у тяжело больного не выдерживает сердце. Тогда я просто обрываю нить. Но в случаях убийства и самоубийства я должен слиться с душой и позволить телу принести смерть себе или другому. Потому что тогда причина смерти – злая людская воля, порок души.

Это был убийца. Профессиональный, холоднокровный. Не столь плохо, нежели работать с маньяком-насильником. А я как-то работал: стоял и смотрел, как он терзает маленькую девочку, и чудовищный аггел в образе ихневмонида, насекомого-наездника, оседлавший совсем погасшую дряблую душу, буравил её длинным тонким органом, высасывая остатки света. Он был совместно порождён всеми бесами, которые овладевали этим человеком. Теперь их не было рядом – им было достаточно ихневмонида.

С облегчением я понял, что время бедняжки пришло, освободил волю изверга и порвал нить, а потом смотрел, как её радостный ангел уносил сияющую душу ввысь. Она минует Суд.

И, может быть, в виде утешения, мне было приказано подать смерть этому чудовищу. Я стоял в полутёмной камере, пока зачитывали приговор. Я освободил волю палача (и это было ему не в осуждение), грянул выстрел, и я сделал свою работу. Душа пылала адским, багрово-чёрным пламенем, ещё когда он был жив. Теперь же, когда тело умерло, она предстала не человеком, а таким же ихневмонидом, как демон, оплодотворивший её своим злом. Оба сразу провалилась в геенну.

Душа нынешнего убийцы тоже была пленена аггелом, но другим. Он принял образ алого льва, одновременно совокупляющегося с душой и терзающего её гигантскими лапами. На неё налипли и другие бесы, но, по сравнению с главным, они казались рыбами-лоцманами рядом с акулой. Адский огонь уже разгорался в этой душе, она жаждала убийства, хотя ум уговаривал, что это всего лишь бизнес – ничего личного.