Ричард Бахман - Бегущий человек

— Боюсь, я не выдержу, — сказала она мрачно. — Мне даже кажется, что я бы уж лучше тряхнула тебя и покончила с этим. Все равно, так все и закончится, правда?

— Неужели ты… — начал он, но вдруг дверь распахнулась и Маккоун стремительно вбежал в салон первого класса. Его лицо казалось спокойным, но в этом спокойствии Ричардс моментально разглядел нечто фальшивое. Там был страх, неподдельный липкий страх.

— Миссис Уильямс, пожалуйста, приготовьте кофе на семь человек. Боюсь, вам придется выполнять здесь роль стюардессы.

Она поднялась с кресла, не глядя ни на одного из мужчин.

— Где мне его приготовить?

— Идите вперед на запах, нос вас выведет, — спокойно произнес Маккоун. Он был чертовски мягок, но готов броситься на Амелию, если бы она посмела сделать шаг назад к Ричардсу.

Она не оглядываясь прошла вперед между кресел.

Маккоун уставился на Ричардса, потом спросил:

— Ну что, парень, ты готов отказаться от своей затеи, если я обещаю, что тебя помилуют?

— «Парень?!» У тебя это звучит как-то приторно, — растягивая слова, сказал Ричардс. Он вытянул свободную руку и посмотрел на нее. На ней были полоски запекшейся крови, царапины и порезы, после его путешествия на попутных машинах со сломанной ногой через леса южной части штата Мэн. — Так приторно, как будто ешь огромный жирный гамбургер, пожаренный на сковороде. Такой именно подают в общественных столовых в Кооп-сити.

Он посмотрел на Маккоуна, пытаясь понять, какова его высшая ставка.

— Ну, а сейчас это уже больше похоже на бифштекс. Из вырезки. На таком — никакого жира, только тоненькая полоска вокруг, точно?

— А как для тебя звучит слово «помиловать»? — повторил свой вопрос Маккоун.

— Как вранье! — ответил Ричардс с улыбкой. — Как вонючее, дерьмовое вранье. Думаешь, я не понимаю, что тебя подослали?

Маккоун покраснел. Но это был не просто легкий румянец. Он стал красным как кирпич.

— Ну, что ж. Я буду судить тебя собственным судом. У нас есть разрывные пули, от которых твоя голова станет похожей на тыкву, свалившуюся на асфальт с верхушки небоскреба. Пули эти — газовые. Взрываются при прикосновении. Но, с другой стороны, если попасть в живот…

И тут Ричардс закричал:

— Ну все! Я дергаю кольцо!

Маккоун взвизгнул и, отскочив на два шага назад, стукнулся о ручку кресла номер 95, пошатнулся, и не удержавшись, плюхнулся в него, словно отбивался от невидимого противника.

Потом его руки замерли над головой, похожие на застывших птиц, и в этом обрамлении его лицо казалось гипсовой посмертной маской, на которую кто-то в шутку нацепил очки в золотой оправе.

Ричардс захохотал. Этот звук показался непривычным даже для его собственных ушей. Столько времени прошло с тех пор, когда он смеялся по-настоящему? Когда смех выходит из тебя естественно и свободно, из самой глубины живота… Кажется, ему никогда и не приходилось так смеяться за всю свою серую, суровую, скучную жизнь.

Но сейчас он смеялся именно так.

— Подонок, — попытался сказать Маккоун, но не смог выдавить из себя ни звука, а только пошевелил губами. Его лицо было искажено, перекошено, как у старого, потрепанного игрушечного медведя.

А Ричардс все смеялся. Он держался свободной рукой за подлокотник и смеялся.

Когда Холлуэй по внутреннему радио сообщил Ричардсу, что самолет пересек границу между Канадой и штатом Вермонт (Ричардс полагал, что командир корабля знает о чем говорит. А сам он не мог разглядеть ничего внизу, кроме редких огней), он осторожно поставил чашку с кофе на столик и сказал:

— Не могли бы вы дать мне карту Северной Америки, капитан Холлуэй?

— Физическую или политическую, — вмешался чей-то голос. «Видимо, это штурман», — подумал Ричардс. Таким образом, предполагалось выставить его дураком, потому что он якобы не знал разницы. А он, действительно, не знал.

— Давайте обе, — отрезал он.

— Вы пришлете за ними даму?

— Как тебя зовут, парень?

Последовала неуверенная пауза. Человек вдруг с беспокойством осознал, что его выделили из остальных.

— Донахью.

— Ну, а ноги у тебя есть, Донахью? А ну-ка, давай протопай сюда сам.

Донахью протопал и принес карты. У него были длинные прилизанные волосы, а штаны так заужены, что, казалось, в кармане лежит целая упаковка шаров для гольфа. Карты были вложены в прочную пластиковую обложку, а вот во что был вложен мужской прибор Донахью, это был вопрос.

— Я не хотел вмешиваться, — сказал он неохотно.

Ричардс был готов прибить его. Состоятельный юнец; масса свободного времени, которое можно убивать, шатаясь по злачным местам большого города. И шататься-то можно хорошо упакованными, иногда пешком, но чаще на вертолетах. Он был похож на «голубого», а «голубых» нужно травить, как тараканов. Наши туалеты должны быть свободными для нужд демократии! Они редко выходят за границу зон для развлечений, в темноту гетто. А если такое случается, то им несдобровать.

Донахью переступил с ноги на ногу под долгим взглядом Ричардса.

— Что-нибудь еще нужно?

— Эй, парень, а ты «голубой»?

— Что?

— Ничего, давай шагай. Помоги им справиться с самолетом.

Донахью удалился, чуть ли не бегом. Ричардс быстро разобрался, что карта с нанесенными на ней городами, поселками и дорогами и была политической. Он провел пальцем прямую линию от Дерри до канадско-вермонтской границы в западном направлении и приблизительно определил их местонахождение.

— Капитан Холлуэй?

— Слушаю.

— Поверните направо.

— Что? — в голосе Холлуэя слышался неподдельный испуг.

— На юг! Слышите? Прямо на юг. И помните…

— Я все помню, не волнуйтесь.

Самолет пошел на вираж. Маккоун сидел, сгорбившись в кресле, куда он плюхнулся, и смотрел на Ричардса выжидающим взглядом.

Ричардс внезапно почувствовал приступы дурноты. Это никуда не годилось. Ровное гудение двигателей действовало на него коварно, гипнотически. Маккоун почувствовал это, и выражение его лица стало еще хитрее. Амелия тоже это поняла и наблюдала за ними, скорчившись на кресле ближе к кухне.

Ричардс выпил еще две чашки кофе. Это не очень помогло. Он с трудом мог сосредоточить свое внимание на карте и монотонных комментариях Холлуэя о маршруте.

Тогда он двинул себя кулаком по тому месту, где его задела пуля. Острая боль окатила его, как ушат холодной воды. Свистящий хрип вырвался из уголков его плотно сжатых губ, как из стереодинамиков. Из раны снова пошла кровь и, просочившись сквозь рубашку, запачкала ему руку.